Записки на кардиограммах - стр. 3
Порвал с корешем.
Тяжелые сутки, переработка часа на три, ехал домой – мужик в трамвае засудорожил, в лифте сосед к жене попросил… Стянул кроссовки, упал поперек кровати, без душа и завтрака – звонок:
– Слу-у-ушай, ты мне нужен как доктор…
– Пошел на… уй!
Обиделся насмерть. Поймет едва ли.
Левел ап – когда начинаешь просыпаться за минуту до вызова.
Сам.
Ночью.
Мистика!
Очевидное – невероятное.
Диспетчера опытны.
– Нет такого дома по этой улице.
Взрыв.
– Да вы… Да я…
– Паспорт откройте.
Пауза.
– Ой, да…
Не часто, честно скажу. Но извиниться – еще реже.
Начал обычно: чем болеете… последнее обострение… что принимаете? А в спину сказали:
– Че… уйню спрашиваешь – лечи давай!
Когда изобретут таблетку от «плохо», во врачах нужда отпадет.
Совсем плохо – переломил об колено.
Чуть-чуть – поскреб ложечкой.
И в рот…
– Дорогая моя, вам же шестьдесят лет. Вы прожили такую долгую жизнь – неужели не найти слов, чтоб описать собственное состояние?
Не-а. Не найти.
– Тупой какой-то… Ну, плохо – что непонятного?
Принадлежность к прокуратуре объявляют еще в прихожей.
И недоумевают, не встретив подобострастия…
Что странно – многим сочувствуешь.
Против воли порой…
Многие негодуют —каллиграфий, похоже, ждали на бумаге ароматной. Иные пеняют на негатив. Толкуют «жесть!» и жаждут приколов – неистово, ненасытно. А по мне, так забавно: отрешился, бесстрастный, и смотришь, как утверждаются – кто во что…
Продолжение
Яд каплет сквозь его кору…Наше всё
В кафе – только ночью. Днем куражатся: жрете, мол, а там люди мрут! Или наоборот, уважухой задостают. Один вот недавно от полноты чувств предложил шаверму за ним доесть…
Исцелили, раскланялись, жена пошла провожать, а он вдруг из комнаты:
– НЕ ДАВАЙ ИМ НИЧЕГО!!!
Фельдшер – девочка из училища аж расплакалась с непривычки.
Храм. Пасха. Эпилептик. Судороги нон-стоп – глубокий статус. Кончилась служба, пошел народ. По нам, по больному, по батюшке… а тот, наивный, все подождать их просил да помолиться во здравие.
Первая минута на скорой: ржут над коллегой – капали ночью, приступ был. Тычут пальцами в ЭКГ, рыдая от хохота, мне же, обескураженному, говорят:
– И у тебя так будет. Лет через десять.
Хмыкнул гордо, а зря.
Как в воду глядели.
Градоначальник узнала об очередях в поликлиниках.
Грозила публичными казнями.
– Ух ты! – сказали все. – Круто! Ну-ну.
Очереди исчезли.
Дня на два.
… и бесконечные тридцатилетние сучки с головными болями.
Допуск к наркотическим препаратам оформляют два месяца.
Как минимум.
Через полюса на собаках запрос везут.
А больницы теперь в честь христианских святых.
Хотя некоторым имена нацистских преступников подойдут.
Имени Кальтенбруннера, например. И скажем, Адольфа Эйхмана…
Варум нихт?
Впихнули в нагрудный карман полтинник. Как швейцару. С такой, знаете, превосходцей: на тебе, братец, на сигареты!
А был с получки – достал тысячу, сунул меж пузом и трениками: а это вам, милейший, на погребение!
Пришла жалоба: такой-разэтакий, и даже говном бросался…
Лишили премии на год.
Диспетчер говорит – донимал минут двадцать. Давление ему, суке полупьяной, измерить. Пузырь шмурдяка в лапе – хлебнет, затянется и снова в дверь: дз-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-зз-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-зынннь…