Записки на кардиограммах - стр. 26
– Поздравляем, Ларис. Удачи тебе и здоровья несокрушимого. Держи!
Электрическая зубная щетка.
– Оба-на, дай заценить!
Включают, меняют режимы, слушают, как жужжит.
– Вещь! Помесь вибратора с унитазным ершиком.
– Универсальная штука. Мне, пожалуйста, пейджер с вибратором. Заказ понял, мадам. Вопрос: что во что встроить?
– Говорят, уже холодильники стали выпускать со встроенными телевизорами, для кухни.
– Ага, и мобильники с искусственной вагиной.
– А чего, запросто. Помнишь, везли бойца в академию и на Фонтанке в пробке застряли? Рядом мерс, стекла тонированные, левое боковое приспущено, чел за рулем достает член, натягивает на него трубку, сует шнур в прикуриватель – и сидит, тащится. А мы-то в «форде», мы выше, нам-то как на ладони…
– Кстати, насчет ладони… Шереметьев на инфаркт приезжает, а там дедушка: ой, кричит, помираю, скорее дайте мне в попу чего-нибудь! Шеремет ему: дадим, говорит, дедуленька, конечно дадим. И на публику: мы даем в попу, в руку и под язык…
Накурили – не продохнуть. Разномастные кружки, гнезда шоколадных конфет, блюдца с остатками тортика. Хохот, гвалт, запотевшие стекла.
– Окно откройте, пусть проветрится.
– Холодно. Че, дай куртку.
Леха сидела с Северовым. Я готов был поспорить, что утром они уйдут вместе, и в глубине души я ей даже завидовал – за несколько дней она узнает его больше, чем я за несколько месяцев.
Сейчас она расписывала сегодняшнее столкновение с Третьяковым.
– Смотри, Вень, он у нас карты вызовов рецензирует. Облажаешься – крышка!
– Вот как раз там у меня все в ажуре – ни одна падла не подкопается. Вплоть до орфографии и пунктуации: кастрировать нельзя повременить.
– Не зарекайся. Вон у нас Скво написала, с устатку: «… сбит вне зоны пешеходного перехода легковой автомобилью «газелью».
– Ага. А Гарик: «… неоднократно вступала в половые контакты с гражданами негритянской национальности».
– Ну, он вообще уникум был. Помнишь, как он асцит[29] родил? Приезжает на боль в животе; там ханыга во-о-от с таким животом – беременность отрицает. Грязная, вонючая, когда последние месячные, не помнит. Гарику не в кайф за живот ее трогать – ставит цирроз с асцитом и везет в Кузницу. Сдает и сидит на батарее, историю пишет. Тут к нему зав приемного выходит: иди, говорит, полюбуйся на свой асцит, женского пола. Прямо в смотровой родила. Ему потом долго прохода не давали.
– А это его помнишь: «В правой височно-теменной области определяется впуклость костей черепа»? Гарик, блин, нет такого слова! Почему нет? Раз есть выпуклость, значит, есть впуклость, все логично.
– А как он на маточное[30] ездил? Вернулся и сел чай пить. Входит Рахманов, он у нас тогда заведующим был, и так брезгливо, двумя пальцами, несет историю, а она вся в крови засохшей. Игорь Вадимыч, говорит, вы меня, конечно, извините, но я что-то никак не пойму, что вы с этой картой вызова делали – затыкали? Гасконец, помню, даже поперхнулся тогда…
– Восемь-шесть, поехали. Повешение.
– Блин, ну вам везет сегодня!
– Не говори. Полная параша.
– Жевку возьми.
– Не, спасибо, у меня «полицай» есть…
Здесь все было ясно с первого взгляда. Обрезок ремня с надписью «Wrang…», острый как бритва нож, поблескивающая на перилах пряжка. В квартире полно ментов, а у разобранной постели растерянно стояли наспех одетые хозяева: долговязый очкарик и гибкая, как березка, синеглазая девушка. Присутствовали и герои дня – хорошо одетый молодой человек и его «случайный» спаситель. Демонстратор-суицидник и ассистент.