Записки из Торфянска - стр. 9
– Хорошая сегодня погодка для садоводства, – говорила сама с собой Елизавета. – А запах… Ну что запах? Вот все жалуются на него, а я не понимаю, чего все нюхают, когда вокруг такая красота, как мои цветочки? Нюхайте же их люди, и мир заиграет новыми красками. Замечательные у меня цветы!
Источником этого дурного запаха была фабрика, с размахом построенная несколько лет назад. Конечно же, и сама Елизавета, и другие лишь радовались тому, что в районе появятся новые рабочие места.
Ухаживая за цветами, она не заметила, как на скамейке у подъезда уселись две подружки: баба Фрося и баба Тамара. Старушенции были как две капли воды похожи друг на дружку, разве что цвет их платков с рынка позволял отличить одну от другой. У Фроси был красный платок с ромашками, а у Тамары – синий с ландышами. Собственно, и ядовита она была не меньше, чем эти ландыши. Старухи сплевывали в кулек шелуху, вытягивали больные ноги в калошах и общались между собой, перемывая кости каждому, кого знали.
– Аркашу говорят упекли. Все. Нету карасика,
о как, – предложила тему для обсуждения Фрося. Она сплюнула шелуху в кулек от газеты «Комсомольская правда» и продолжила болтать ногами.
– Да ладно? С девятого-то? Аркашу? Мать честная, – отозвалась Тамара. – Это не того ли, который в организации иностранной состоял, как же ее… «За свободную любовь». Или как? Фиг разберешь их, придумает молодежь ерунду и мается. Он же все на митинги ходил, постоянно плакатики расклеивал. Ух, я ему эти плакаты хотела затолкать в одно место. Поделом паршивцу досталось, я так считаю, – Тамара ни на шутку разошлась, гневно жуя семечки и сплевывая шелуху.
От энергии, долго копившейся и теперь вырвавшейся наружу, на нее напал еще больший жор. Старуха, как жернова мельницы, стала перемалывать зерна подсолнечника.
– Квадратик черный висит у него. Мне Сонечка рассказала: она к нему хотела зайти, какой-то инструмент ей нужен был. Приходит ко мне, говорит: «Баб Фрось, а Аркаши то…». И рот раскрыла, представляешь? Стоит с разинутым ртом и выговорить не может. Поднялась я, короче, с ней, хорошо не так низко живу, всего-то на седьмом. И правда: большой черный квадрат, как у этого, ну как же его…
– Малевича, что ли? – предположила Тамара,
у которой к тому времени закончились семечки.
– Да, точно. В общем, жуткая картина, но я сейчас только подумала. А на кой хер, скажи мне, я вообще пошла на девятый? Мне этот Аркаша кто?
– Конь в пальто, – прыснула Тамара и громко заржала, как кляча на последнем издыхании.
– Вот-вот. Ну ты рассказывай, как там у Юльки? Уже в школу готовятся?
Разговоры о родственниках и рассаде хорошо чередовались с новостями об очередном исчезнувшем человеке. Старики посмеивались над молодежью, родители же советовали не лезть, «куда не следует». Советы эти напоминали предостережения, как в детстве: «Не влезай – убьет!». Кто знает, быть может, и свидетели мезозоя, и бывшие пионеры были всегда правы?
Меж тем Перепелкина все слушала и слушала, копаясь в огородике. В одном ухе у нее играла попса, а другим она ловила каждое слово. Елизавете Ивановне, особо не предпринимающей ничего для изменения окружающего мира, тем не менее, было уж очень интересно, что у кого и как.
«Странно, чего Аркадию все не нравилось? Говорила я ему: заканчивай эти игры. Тоже, конечно, придумали. Общественное движение. Если это движение, то нужно куда-то двигаться, а они только критикуют и стоят на месте. Наверное, отправили его в другой город. А впрочем, не моя забота. Может, и новый сосед появится, будем дружить. Я уже полила эти, или нет?».