Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1 - стр. 39
8 июля, Уфа оживала – «Казанская»[99]. Накануне ездили, а больше ходили пешком в село Богородское за иконой[100]. А на другой день встречать икону выходил весь город. Лавки закрыты, присутствия в учреждениях не было. И по нашей, тогда главной улице, несли «Владычицу». Толпа лавиной вливалась в улицу. <Попы, колокольный звон, нестройный хор поет тропари, полицейские, нищие на фоне разряженных горожан и цветных зонтиков купчих, полицмейстер, словом, подобие “Крестного хода” Репина. Духота, жара несносная, пыль столбом, у ворот ставились кадки с квасом промочить горло, и все это спешит, толкается, с красными, потом облитыми лицами. Слышится: “Сподобилась, матушка, встретила”>[101].
Затем разносили по домам печатное объявление: «Завтра по вашему кварталу будет шествовать святая и чудотворная икона Казанской Божией Матери». Впереди Николка-дурачок нес знамя с изображением иконы, затем шли попы, и за ними горожане несли огромную икону. Служили в зале молебен, пролезали все под икону, а в гостиной дьякон с попом наскоро промачивали осипшее горло. Оделяли данью попов и медяками нищих.
Прямой противоположностью строгому отцу была наша мать. Молчаливая, мягкая, добродушная и любвеобильная к детям, незлобивая и никого не осуждавшая, она молча выслушивала ворчанье отца. Постоянно помогала она бедным. <Приходила какая-то старушка Ермолаевна, и мать всегда наделяла ее хлебом, мясом и тряпьем. Отец ворчал: “Приживальщиков приучаешь”>[102].
Встреча крестного хода из села Богородского с Богородско-Уфимской иконой Божией Матери 8 июля в Уфе. Фото 1910 г.
Ко мне мать была очень снисходительна и никогда не возражала, когда я ездил с дворником на реку за водой или убегал с мальчишками купаться.
Часто сидела она у окна в зале, читая с увлечением «Ниву» и зачитывалась особенно Всеволодом Соловьевым, его бесконечными «Горбатовыми»[103]. Смотрела рассеянно в окно, замечая, что вон у Чернобыкиных новый кучер и что-то часто ездит на базар «Волчиха» (т. е. жена Волкова[104]). <“Кого это хоронят, поди-ка спроси”, – посылала кого-нибудь мать. По улице медленно тащился катафалк в одну лошаденку, покрытую черной попоной, на катафалке – простых дрогах с четырьмя колонками и балдахином, гроб; кучер, одетый в черный балахон и широкую мягкую шляпу, за гробом плетется священник и плачущая осиротелая вдова с детьми. Бедного чиновника хоронят. “Царство небесное”, – набожно крестилась мать и снова принималась за чтение “романов”, пощелкивая кедровыми орешками, или суетилась по хозяйству>[105].
Река всегда влекла меня к себе. Ранние впечатления от нее неизгладимы. Смутно рисует память одну из первых поездок на пароходе по р[еке] Белой. Где-то около Дюртюлей[106] пароход остановился ночью, подали с берега лодку, и меня, полусонного, несла мать по трапу куда-то в неведомую черную бездну реки… Это мы ехали в деревню Ахлыстино. Затем поездка с ней в Казань, в Свияжск поклониться мощам Германа[107]. Впечатление какого-то огромного города, но я был удручен детским горем: мячик в виде апельсина я уронил в Белую.
Отец часто брал меня с собой, и мы ездили на Софроновскую пристань[108] к пароходчику Лузину. Плененный видом парохода, я нарисовал этот пароход, и отец с гордостью показывал, как пятилетний Илюша рисует. Отсюда и детские игры сосредотачивались около пароходов, и во всю мою жизнь пароходные поездки являлись для меня высоким удовольствием.