Записки эмигрантки - стр. 21
А одесские пляжи? Вы нигде не увидите такого, как на одесском пляже. Мы обычно ездили на Ланжерон. Вниз вела длинная лестница. Много пролетов. Тем, кто спускался было легче. Они видели блестящую полоску моря где-то далеко внизу и потные красные лица пляжников, уже поднимающихся наверх. Полоска моря звала. Вот сейчас спущусь и сразу же – в воду. Тем, кто поднимался было гораздо трудней. Альтернативы не было. Сумки, коляски в руки – и вперед.
На пляже – камню упасть негде. Сначала ищем место. Если, лежа на животе ты не нюхаешь пятки соседа, впереди лежащего, считай тебе повезло!
Со всех сторон доносится:
–Эдинька, иди скушай котлетку!
–Ирмочка, не заходи глубоко в воду. Этот ребенок сведет меня с ума!
–Августа, пока не съешь бутерброд – не сойдешь с подстилки!
Пойти на пляж – это считалось оздоровить ребенка. Тогда никто еще не знал о вредном воздействии солнца и все шли на пляж в самую жару – к обеду.
Когда начинался «перекус», на подстилку выкладывалась: банка с вареной молодой картошкой, бутерброды с докторской колбасой, которая к тому времени становилась уже не розового, а зеленоватого цвета, огурцы, помидоры, иногда курица и банка с клубникой на десерт. Почему банка? Потому что одесситы отрезают хвостики от клубники и пересыпают ее сахаром. В банке клубника пускает сок и это самое вкусное. Но сока мало и за него всегда шла борьба между мной и братом. Я до сих пор пересыпаю клубнику сахаром. Иначе не вкусно. Обязательно перед входом на пляж покупались семечки или рачки. Какой же пляж без семечек?
В Одессе всегда был культ толстого ребенка. Толстый – значит здоровый. Я всегда была очень худенькой.
–Красивая девочка, но очень худенькая, – говорили обычно при всрече на улице мамины знакомые.
–Вы проверяли ее на глисты? – этот вопрос следовал обязательно.
В Одессе считали, что если ребенок худой – это стопроцентные глисты. Глистов у меня, конечно же, не было. Чем меня только не пытались кормить мама с бабушкой, чтобы «ребенок хоть немного поправился» и за него не было стыдно перед знакомыми. Тщетно!
Первые мои друзья и подруги были в Одессе и даже первая любовь в детском саду. В честь этого мальчика я назвала своего брата, родившегося на семь лет позже, тоже в Одессе. Мы жили на Садовой. Двор, отделенный от улицы громадными чугунными воротами с калиткой в рост человека. Когда я была маленькая, папа очень часто носил меня на своих плечах. Как-то раз, забыв, что я сижу у него на плечах, он вошел в эти ворота. Результат этой забывчивости не заставил долго себя ждать. Шишка расцвела на моем лбу ярким цветом.
Кто только не проживал в нашем дворе! И украинцы, и русские, многочисленные евреи и греки. Особенно мне нравилась фамилия Папандопуло! Мы жили в большой коммунальной квартире с пятью табличками на двери – столько было семей. К сожалению, дружны семьи между собой не были. А совсем наоборот. Шла борьба за выживание. У кого больше членов семьи – тот и получает вновь освободившуюся комнату. Ивановы родили ребенка, ну и Сидоровы не должны отставать. Впоследствии, эта постоянная борьба и невозможность улучшить свои квартирные условия и сыграла свою роль в переезде в другой город.
После отъезда, мы продолжали ездить с мамой и братом в Одессу каждый год на все лето. Таким образом, до 18 лет я каждый год ездила в Одессу и даже пыталась поступать на иностранный факультет одесского университета. По английскому получила пять, а на последнем, на истории меня срезали. Наверное, на мое место был уже претендент. Вуз-то был престижный!