Записки афинского курьера. Сборник рассказов - стр. 12
– Русская, сегодня хорошая погода. Оставь балкон открытым подольше, пусть проветрится, – это хозяйка дает мне последние ценные указания перед высадкой на четыре этажа ниже.
– Как Вам будет угодно, – я кривлю гримасу, в местном понятии имитирующую улыбку.
Да, пожалуй после ее ухода первым делом я открою балконные двери. При «детях» нельзя, «их может продуть».
Яркое солнце ослепило меня. Я стою на балконе. Вся огромная площадь Айя София с собором посредине словно на ладони. До чего интересно смотреть с такой высоты на узенькие улочки с кишащими на них маленькими человечками. Однако, оказывается презанимательное зрелище наблюдать за людьми, когда они этого не видят. Вон молодой человек сидит в кафетерии, широко расставив колени, не спеша попивает кофе и крутит головой по сторонам. Две девицы в умопомрачительном «мини» уже четверть часа висят на телефоне-автомате, поочередно выхватывая друг у друга трубку. Пожилая Кирия, вся в золотых браслетах от щиколоток до запястий, не может оторваться от хозяйской витрины. И еще много-много занимательного…
Вдруг, я чувствую мокрое дыхание на своей голой ноге. От неожиданности взвизгиваю и отскакиваю. Бог ты мой, это формула лени – Рита впервые пришла осчастливить нас своим присутствием и впервые за все мое пребывание в доме выползла из своего убежища.
– Ритка, глазам не верю, неужели в самом деле ты пришла, О Боже мой! Ритка, я тебя впервые вижу в полный рост! Для такого аристократического образа жизни ты весьма изящная особа! Как тебе это удается?
Собачка робко замотала хвостиком и нежно лизнула меня за пятку.
– Рита, Рита проснулась! – продолжала бесноваться я, прыгая по балкону и показывая собаке «рожи».
Болонка как-то неловко, хрипло тявкнула, не видя от меня возражений, она вдруг залилась неумелым, надрывным от долгого молчания лаем. Она радостно заметалась по балкону, спугнув с соседних решеток голубей, визжа и обнюхивая все крошечки голубиных остатков.
С этого дня, как только за хозяйкой закрывалась дверь, Рита выскакивала из своей тряпичной конуры, и начинались нескончаемые оргии. Она, как бешеная, носилась по квартире, визжала, лаяла, пыталась залезть в мои туфли, прыгала по диванам, грызла Наташины колготки, в изобилии рассыпанные по полу ее комнаты.
Но, как только часы приближались к трем, все игры постепенно прекращались. Рита носилась все медленнее. Ее заливистый лай переходил в хриплое потявкивание. И вот, как только я входила в уличной одежде, Рита снова возвращалась в свой угол на кухне, ложилась в ту же позу глубокого безразличия ко всему происходящему вокруг. Глаза ее тухли. И опять из окошечка свешиваются только две пушистые лапки и грустная головка маленького сфинкса.
– Кирия, – однажды обратилась я к хозяйке, – зачем вы держите этого никудышного заморыша? Она же никакая. Не играет, не лает, вы ее никуда не выводите. Только жрет и спит. Какой с нее толк, убытки одни. – Конечно же, я лукавила. Мне хотелось что-то услышать в ответ. Что, я и сама не знала. Может хотела убедиться в том, что мне и только мне Рита открыла свое истинное лицо?
– А что с ней прикажешь делать? – хозяйка была крайне удивлена, что кто-то интересуется ее домашней утварью. Рита была такой же неотъемлемой частью квартиры, как колонны, портреты А. Висси, стол, табуретки. Она была утварью Рита.