Закон сохранения добра. Девять пьес для моего театра - стр. 3
пытаясь защитить достоинство и честь…
(пауза)
И вскоре озверел и стал таким, как есть…
Идём в кабак, лишь сладкое вино
душевную чуть разбавляет горечь…
Идём в кабак! Иного не дано,
коль брать в главу – то можно и того…
(вертит пальцем у виска)
лечь
в психушку иль… Кто изобрёл кабак
(неважно Бог иль бес) – он явно не дурак!
Конечно, есть инакие забавы:
картишки, книги, вожделенье славы,
погоня за чинами…
Но все они (то между нами) —
не интересны мне свершено…
И даже три – первостатейных, несомненно:
страсть к женщине, к деньгам и страсть к войне —
кровь – абсолютно! – не волнуют мне…
Давным-давно старик Хайям Омар —
мудрец восточный, дивный гений —
воспел вино, определив превыше всяких чар
и вожделений…
превыше всех!
Он соглашался, что вино – есмь грех,
но с оговоркою одной:
тот, кто не грешен – тот не человек;
не человек тот – кто не пьёт вино…
Ты погляди назад, в России, что ни век —
то потрясения иль катаклизмы…
А впереди?.. черт знает, кои …измы
ещё нас ждут… Но, благо, есть вино,
узришь лишь в кружке треснутое дно —
и на душе легко… и пусто в голове,
как в день ненастный на Неве —
и всё прекрасно, всё равно…
Будь я Царём – вспретил пить воду,
ведь винопитие даж Господу в угоду…
Христос вещал: «…се кровь моя…»
(после недолгой паузы)
Идём в кабак… пока не передумал я…
Коль за душою ни шиша —
то на шиша мне, бес, душа…
АГГЕЛ
А ты, приятель, филосОф…
АРТЁМ
Идём скорей, довольно слов…
Когда они уходят из сада, устанавливается тишина; и в этой тишине мы слышим чудесную песнь какой-то, невидимой нашему взору птицы.
Занавес
Картина вторая
Явление третье
Кабинет середины девятнадцатого века, в глубине сцены за столом в глубокой задумчивости сидит Кандид, перед ним чернильница с гусиным пером, чистые листы бумаги. По мере действия он что-то чиркает, комкает листы и грызёт перо. На сцену выходят Ангел и Аггел. Они о чем-то спорят, отчаянно жестикулируя; но по мере приближения к зрителю, их голоса становятся громче и отчётливее…
АГГЕЛ
…бо скоротечен человечий век…
И посему, мой ворог, мне поверьте,
что кийждо, паче Вышний Человек —
ничтожно мал и мирен на пороге смерти…
Воззрите – окаянный сей пиит,
непризнанный сей гений человечий
заблеет завтра о пощаде, завопит,
подобно яко выкормыш овечий —
едва дохнет в лицо могильный хлад…
АНГЕЛ
А что такого?.. Нам не осознать – бессмертным —
что значит это слово «смерть»? Мгновеньем мимолетным,
без права возвращения назад —
жизнь недоумкам-человекам мниться…
И оттого так горько навсегда лишиться
им живота…
АГГЕЛ
Заключим же пари:
яко версификатор сей различны униженья
безропотно снесёт – лишь токмо бы мученья
земные растянуть… по меньшей мере, до зари!
Взамен мы у него отнимем душу…
АНГЕЛ
Как грешно,
глумиться, бес, над сочинителем убогим,
к тому ж, душа дарована немногим…
АГГЕЛ
Но, Поднебесной гражданин, мне то смешно —
как можно – рядом с драгоценным кладом
стоявши – не попробовать им завладеть…
АНГЕЛ
Душа
поэтова бесспорно хороша,
но, вечная соперница, нам надо
инакое измыслить что-нибудь —
уж тыщи лет мы с вами, бес, за души
на небесах, на море и на суше
всё по старинке бьёмся с переменным
успехом…
АГГЕЛ
Но! Порою украшением отменным
душа иная мнится, позолота
едва с неё сойдёт – и зришь лишь г…
Копаться в нём не шибко-то охота;
мож и Кандидова душа така…
АНГЕЛ
(усмехнувшись)
Эге,
как повернули… Всё равно б не худо