Заигрывающие батареи - стр. 3
Когда немножко пришел в себя и смог слышать, водитель чуточку свысока пояснил, что именно так выглядит вблизи «Сталинский орган» – свирепая реактивная дрянь, похожая по принципу действия на шестиствольный «Метатель тумана».
Тут в броню что-то врезалось с хрустом, и взводный завопил по рации про русские пушки слева на 10 часов. Башку было не высунуть – так хлестало по башне и корпусу, потому приник к перископу. С трудом в мутном дымном тумане увидел неяркую вспышку и более густой клуб дыма. Глядя на себя чуточку со стороны (хорошо ли выглядит, мужественно ли?), отбарабанил команду наводчику. Башня легко скользнула, нащупывая прицелом русский «Ратш-бум». Три снаряда беглых вынесли советское орудие. Рядом пыхнул огонь от другого, четкая команда – и взрывы накрыли дымом новую цель. Ничего сложного! Опять тронулись вперед.
Хрустящий удар сбоку, танк аж довернуло градусов на десять. Треск ударов по броне, и стало страшно – вдруг дошло, что это смерть колотится в слой стали. Старательно колотится, упрямо и настырно. Там, снаружи – ревело, рычало и гремело совершенно не по-человечески. И странное сотрясение машины, словно она прожевывает что-то стальное, мнет и рвет саму себя. Не понял, что это, никогда такого не слыхал. А чертов танк, любимая «Пантера», сука последняя – встала мертво, и взвывший снизу водитель заорал не своим голосом:
– Фельдвеба! Ленту потеряли!
– Сто чертей в задницу! Ты уверен?
– Точно так! И пару катков – тоже!
Только Поппендик открыл рот для того, чтобы приказать экипажу покинуть машину для натягивания гусеницы, как танк дважды вздрогнул от ударов. Камрады говорили не раз: если танк встал, то его надо тут же покинуть, иначе сожгут к чертям неподвижную мишень. Но приказ, отданный вчера, был недвусмысленным: только вперед, не останавливаясь для помощи другим, а если тебя иммобилизовали – поддерживай подразделение огнем. Понятно даже и остфризу – эти танкисты были с «троек» и «четверок», а у новой «Пантеры» броня куда лучше. В танке остаться безопаснее.
И Поппендик решился, завертел перископом. Стараясь быть нордически спокойным, выдал целеуказание наводчику. «Пантера» рявкнула огнем и железом в дымную и пыльную мглу. И продолжала бить, круша домишки и какие-то руины, откуда сверкали злые огоньки выстрелов.
В душе командир танка понимал, что вообще это именно стрельба из пушки по воробьям, но надо же было что-то делать!
Когда немного стихло, и снаружи перестала стучаться старушка с косой, послал заряжающего на разведку. Тот вернулся быстро с весьма неутешительными новостями.
«Пантера» разулась, как и сказал Гусь. Гусеница лежала сзади, а танк всеми голыми катками впился глубоко в рыхлую землю. Пальба еще шла: в уничтоженной деревне, где все домики уже сравняли с землей, все еще кто-то отбивался. Русские хорошо окопались, но это уже было пехотное дело. Вылезли аккуратно все – дольше всех выбирался водитель, у которого был странный ритуал: он снимал свои сапоги, садясь в кресло за рычаги, и сидел там в тапочках, а когда вылезал наружу – опять переобувался.
Поппендик только присвистнул. Он никак не ожидал, что с брони как корова языком слизнула все, что до того там разместили: ни лопаты с ломом, ни топора, ни ящика с инструментами. Танк стоял, перекосившись, весь в серых метинах от прилетевших осколков, пуль и снарядов и какой-то непривычно голый.