Загадка для благородной девицы - стр. 38

– И что же – маменька Евгения Ивановича вот так просто отпустила его в Петербург? Одного и в столь юном возрасте?

Я улыбнулась, и Андрей тоже рассмеялся.

– Вижу, вы успели познакомиться с особенностями характера Людмилы Петровны, – отозвался он, не без опаски оборачиваясь назад, где вышагивал Ильицкий. – Редкая женщина, редкая… Меня, разумеется, здесь не было, когда Евгений собирался в училище, да и сам он об этом никогда не распространялся. Однако мой батюшка, который частично и повинен в отъезде Евгения, рассказывал, что это было нечто… Людмила Петровна ни в какую не желала отдавать сына. Столько слез было, что отец извел месячный запас успокоительных капель на нее.

– Ваш батюшка тоже врач?

– Да, он начинал земским врачом в этом уезде и знал Эйвазовых с тех самых времен, когда они только въехали в усадьбу. Они были очень дружны в те времена, и именно отец, видя, как Людмила Петровна губит сына своей сумасшедшей любовью, начал разговоры о том, что Евгению необходимо обучаться военному делу.

– И у него это вышло, насколько я вижу.

– Да, он ее убедил. И не зря, как оказалось: Ильицкий был лучшим на курсе. С отличием окончил училище, выдержал экзамен в Николаевскую академию… Сколько себя помню, отец ставил мне его в пример.

Чем больше я слушала Андрея, тем более портилось мое настроение, потому что я понимала, что ошиблась в Ильицком. А ошибаться я не любила.

– И что же произошло потом? – продолжала расспрашивать я. – Насколько знаю, Евгений Иванович так и не окончил академии, несмотря на свои блестящие успехи.

Андрей снова посмотрел на меня удивленно:

– А вы что же – не знаете? Он вам не рассказывал? В конце семьдесят шестого Ильицкий, как и я, поступил в Николаевскую академию… но он был постоянно недоволен всем. Ему казалось, что он и так знает о военном деле достаточно, а в академии лишь теряет время. В апреле семьдесят седьмого, как вы знаете, началась очередная Русско‑турецкая кампания на Балканах – и к концу мая он не выдержал. Выпросил назначение в четырнадцатую пехотную дивизию, которой командовал генерал Драгомиров. Вся академия была в шоке: лучший из слушателей – и учудить такое!

Андрей рассмеялся, хотя, без сомнений, чувствовалось его уважение к Ильицкому.

– Так вы правда не знали об этом? – снова спросил он недоверчиво.

Я молча покачала головой. Потом взяла Андрея под руку и дала понять, что хочу вернуться в дом.

--

[1] Русская непосредственность (фр.).

[2] Она в своем амплуа (фр.).

8. Глава восьмая

Я была очень недовольна собою. Очень! Получается, я оказалась в корне не права во всем, что касалось Ильицкого. Сделала совершенно неверные выводы – а все оттого, что позволила эмоциям затмить рассудок. Ильицкий не понравился мне с первого взгляда. Не понравился настолько, что мне каждым словом хотелось уколоть его, задеть… А уж в мыслях я тем более не стеснялась, думая о нем бог знает что.

Подобное поведение совершенно недостойно воспитанницы Смольного – а оттого мне было еще мучительней.

И все же, хоть я и ошибалась во многом по поводу Ильицкого, в главном я считала себя правой: человек он крайне неприятный. Потому что мужчина, мелочный до того, чтобы всерьез разобидеться на девицу и пообещать ей мстить, может вызвать разве что жалость…

– В Петербурге новостей уйма! – рассказывал Андрей, сидевший за ужином между мною и Натали. Князя Орлова же усадили, разумеется, слева от моей подруги, обязав его ухаживать за ней за столом. Андрей продолжал: – Новую университетскую реформу – о которой мы с тобой спорили, Женя, помнишь? – об отмене автономии в университетах. Так вот, ее все же введут, похоже, и уже в этом году.