Загадка для благородной девицы - стр. 40
– Чай прикажете нести, Лизавета Тихоновна?
– Неси, Даша, неси… – отослала ее Эйвазова, которой, кажется, разговор не очень нравился.
А я смотрела на Ильицкого и силилась понять: уж не шутит ли он? Неужто и правда в наш просвещенный век сравнительно молодой еще мужчина может исповедовать взгляды столь косные?
– Значит, государством должны править дети сегодняшних управленцев, детям кухарок и мечтать не стоит выбиться в люди, а французы, если я не ошибаюсь, исстари на Руси ходили в гувернерах у господских детей, так? – уточнила я, не сводя глаз с кузена Натали.
– Прошу учесть, что не я это сказал! – Ильицкий снова хмыкнул, не отрываясь от еды.
Я же была уверена, что не высказал он этого вслух лишь потому, что это было бы уже прямым оскорблением. Но мне и без того стало неловко – захотелось немедленно уйти из‑за стола, а лучше бы и вовсе уехать отсюда.
– Евгений, не забывайся, – прозвучал в повисшей тишине голос Андрея – полушутливый, однако с железными нотками, не предвещающими Ильицкому ничего хорошего.
– Да, Женя, это не смешно… – нерешительно поддержал его и князь Орлов.
Самодовольная улыбка тут же слетела с лица Ильицкого, и, глядя в упор на Андрея, он ответил, слегка паясничая:
– А при чем тут я, Андрей Федорович, помилуйте?! Лидия Гавриловна сами ищут‑с в моих словах какие‑то намеки, а потом на них обижаются…
– Евгений Иванович, это действительно уже не смешно! – чуть повысила голос Лизавета Тихоновна, прекращая поток его оправданий. – И почему нам до сих пор не несут чай? Даша!
* * *
После ужина я сразу поднялась к себе, но не представляла, чем занять свою глупую голову, чтобы тревожные мысли не терзали меня. Через минуту я уже жалела, что так поспешно ушла: нужно было сперва взять книгу в библиотеке Эйвазовых – я уже успела отметить, что там есть весьма редкие и интересные экземпляры.
Но за книгой я так и не пошла, вместо этого приблизилась к окну и отворила раму. Еще не стемнело, в воздухе дурманяще пахло сиренью и скошенной травой – вечер был необыкновенно хорош.
И тотчас я увидела, что у самой изгороди, отделявшей усадьбу от соснового леса, стоит компания из трех друзей‑офицеров и, как ни странно, Лизаветы Тихоновны. Но она лишь молча курила папиросу в длинном мундштуке, изогнув руку и обнажая при этом изящное запястье. А говорил в основном Андрей – по‑видимому, рассказывал что‑то веселое, так как все, кроме Эйвазовой, смеялись. Я не могла ничего с собой поделать и вскоре поймала себя на том, что смотрю на него одного – смотрю и улыбаюсь.
Еще мгновение – и он, подняв голову вверх, тоже меня заметил. Мне показалось, что Андрей обрадовался: широко улыбнулся в ответ и приподнял над головой фуражку. А потом еще долго не отводил взгляда. Я была рада этому, я даже хотела, чтобы Андрей меня заметил, но, к несчастью, меня также увидели и остальные. В частности, Ильицкий. Он бросил на мое окно короткий взгляд и не поклонился даже, а, отвернувшись, сказал что‑то остальным. Наверняка что‑то плохое обо мне.
Тотчас как ошпаренная я захлопнула окно, задернула портьеру и, прижавшись спиной к стене, в сердцах выпалила:
– До чего же неприятный человек! – отчего‑то на русском, хотя была в комнате одна.
А еще через мгновение в дверь мою постучали. Очевидно, это была Натали, ведь наши вечерние сборы с целью discuter des potins[2], похоже, вошли в традицию. Я, с удовольствием готовая отвлечься, поспешила открыть.