Забери мою боль - стр. 32

— Гром, — голос друга вырвал Диму из размышлений.

Дима поднял глаза, с какой-то необъяснимой тоской взглянул на друга. Душу рвало на части, хотелось кричать, да крик где-то посреди горла застрял. Стало душно, воздух вокруг потяжелел, сделался густым, липким. Или все это лишь плод больной фантазии Громова? Мужчина выжидающе смотрел на лучшего друга, не в силах задать один-единственный вопрос. Вопрос, ответ на который с этого момента разделит его жизнь на «до» и «после».

Макс говорить не спешил, то ли ждал, пока Громов сам решится спросить, то ли слова подбирал, думал, как бы тут помягче.

— Я так понимаю, тест ты уже сделал? — наконец первым заговорил Громов.

Ответ на свой вопрос он знал, просто хотел услышать его от Макса. Чтобы убедиться, чтобы в очередной раз понять, какая сука жизнь и как больно она может бить, вновь и вновь нанося безжалостные удары. Диме показалось, будто в эту секунду по нему катком проехались.

— Сделал, — не стал лукавить Макс.

— И?

— Что «и», вероятность родства не исключена, но нужен материал предполагаемого отца.

— Отца, — шепотом отозвался Дима.

Происходящее напоминало какой-то совершенно абсурдный, уму непостижимый бред сумасшедшего. Идиотский сценарий дебильной мыльной оперы. Спустя столько лет, пройдя через свой собственный ад, узнать, что, возможно, все это время у тебя был сын. Дима мечтал о сыне когда-то давно, наблюдая за одной белокурой девчонкой, представлял, как эта девчонка будет носить его фамилию и его ребенка.

Судьба распорядилась иначе.

Стиснув челюсти до зубовного скрежета, Дима вновь перевел взгляд на фотографию. Сама судьба над ним насмехалась. История, достойная экранизации. Юля, его девочка, его жена теперь воспитывала его сына. Сына от другой женщины.

Нарочно не придумаешь.

В очередной раз приказав себе дышать, Громов устало провел ладонью по лицу, прикрыл глаза, глотая вставший в горле удушливый ком. На глазах мужчины выступили и тут же исчезли скупые слезы.

Сейчас он отчетливо понимал, что вновь причинит боль той, что была для него целым миром. Он пожелал ей счастья тогда, два года назад, моля бога, чтобы она справилась, пошла дальше. Начала новую счастливую жизнь, жизнь, в которой ему, увы, не было больше места.

Но судьба та еще сука.

— Что будешь делать? — сухо поинтересовался Макс.

— Издеваешься?

— Отнюдь, — друг был предельно серьезен. — Я все понимаю, Гром, но…

— Понимаешь? — Дима злобно оскалился, не выдержал. — Ты когда-нибудь любил так, что задыхался, захлебывался своей болью, собственным бессилием? Смотрел на ту, что любил больше жизни, понимая, что она никогда не будет твоей? Ты когда-нибудь касался той, что любишь, заранее зная, что каждый раз может стать последним? Нет? Тогда что ты можешь понимать? Ты ни хрена не понимаешь! — стукнув по столу, Гром с силой стиснул челюсти.

— Дим…

— И знаешь, что самое поганое? После всего дерьма, после всей боли, что я ей причинил, я выжил, чтобы что? Снова разрушить ее жизнь? Здравствуй, Юль, я пришел спустя два года, чтобы познакомиться с сыном, о котором знать не знал?

— Ты всегда можешь рассказать ей правду.

— Нет, — резко отрезал Дима.

— Гром…

— Я сказал нет!

— Однажды она все равно узнает.

— Хватит, у нее теперь своя жизнь, я мешать ее строить не буду.

Мучительная боль разрывала душу на части, одно за другим перед глазами воскресали воспоминания из прошлого. Кровь, так много крови, и его девочка. Он никогда не забудет ее истошный стон и душераздирающие рыдания. Ее боль невидимым клеймом навсегда отпечаталась в его памяти. Нет, больше он этого не допустит.