Юный служитель - стр. 5
В чёрный год соблазны этого мира, особенно игры, так захватили Гэвина, что он сказал Маргарет, что скорее перевернётся в воздухе, чем уподобиться автору книги «Путешествие пилигрима в Небесную страну». Но тот год миновал, и Гэвин пришёл в себя. Однажды днём Маргарет была дома, мастерила ему шапочку-гленгарри из куска коврика, покрытого шотландским пледом, когда парень вбежал из школы с криком:
– Идёмте быстрее, матушка, Вы его увидите! Маргарет подошла к двери как раз вовремя, чтобы увидеть уличного музыканта, летящего от Гэвина и его друзей.
– Вы его узнали, матушка? – спросил мальчик, когда тот снова появился со следом от грязной палки на спине, – Он католик! Больное зрелище, матушка, больное зрелище. Мы побили его камнями за преследование благородных мучеников.
Когда Гэвину было двенадцать, он поступил в университет и поступил служить в магазин посыльным. В перерывах между занятиями разносил покупки. Всё его меню тогда составляли картофель и солёная рыба, которые продавались по два пенса за фунт. Еды на двоих не всегда хватало, но, по возвращении вечером домой он обычно видел остатки ужина, поскольку Маргарет поужинала «несколько часов назад». Голод побуждал его наброситься на еду, но любовь к матери заставляла насторожиться.
– Чем Вы ужинали, матушка? – подозрительно расспрашивал он.
– О, я отлично поужинала, уверяю!
– Что же Вы ели?
– Во-первых, картошку.
– С топлёным жиром?
– Уверяю тебя!
– Матушка, Вы меня обманываете. К топлёному жиру не прикасались со вчерашнего дня.
– Да я не… Не… Не особо его люблю…
И Гэвин яростно заметался по комнате странным человечком.
– Вы думаете, я выдержу это, матушка? Смогу ли я баловаться жиром и всякими деликатесами, пока Вы голодны?
– Гэвин, мне совсем не хочется жирного.
– Тогда я откажусь от занятий, и мы сможем есть масло.
– Уверяю, я не голодна. С подрастающим парнем всё иначе.
– Я не подрастающий парень, – с горечью отговаривался Гэвин, – Но, матушка, я предупреждаю Вас, что мне кусок в горло не пойдёт, пока не увижу, что Вы тоже едите.
Итак, Маргарет приходилось сесть за стол, и когда она говорила:
– Я наелась, – ей строго отвечал Гэвин:
– Я тоже, и вижу Вас насквозь.
Эти двое были гораздо ближе, чем супружеские пары, и так же, как Гэвин в детстве отражал свою матушку, теперь она отражала его. Люди, для которых она шила, думали, что контакт с ними стёр весь её шотландский говор, но она не отставала только от Гэвина. В сильном волнении говор Харви возвращалась к ней, как и ко мне. Я учил английский язык всю свою жизнь, и даже пытаюсь писать на нём, но всё написанное в этой книге, я сначала задумываю про себя на нашем местном дорическом наречии. Я также замечаю, что в разговоре с самим собой я шире, чем, когда сплетничаю с фермерами долины, которые посылают ко мне своих детей учить английский, а затем издеваются над ними, когда те неправильно называют старую шотландскую церковь.
Для Маргарет было счастьем сидеть долгими вечерами за шитьём, созерцать труды, поглядывая на Гэвина, пока тот читал, писал или декламировал свои науки.
– Вам стоит лечь в постель, матушка, – говорил он, отрываясь от книг, либо подсаживался к ней и беседовал об общей для них обоих мечте – мечте об особняке, в котором Маргарет была бы полной хозяйкой, а Гэвин уже стал священником. Каждый вечер Гэвин подходил к постели матери, чтобы укутать шалью её ноги, а Маргарет в это время улыбалась.