Юный служитель - стр. 4
Адам утонул на четвёртый день рождения Гэвина, а год спустя мне пришлось покинуть Харви. Моряка сбило с ног в бурю, а он так и не дотянулся до верёвки, брошенной ему напарником.
– Ничего не выйдет, парень! – крикнул он, – Живи долго, Джим, – и утонул.
Через месяц Маргарет продала свою долю в компании, что Адам оставил ей, как и мебель из дома и отправилась следом. Мать отвезла Гэвина в Глазго, где её единственному брату была нужна хозяйка, и там мать с сыном оставались до тех пор, пока Гэвина не вызвали в Трамс. В течение этих семнадцати лет я совсем ничего о них не знал, как и Маргарет обо мне. Услышав о смерти Адама, я вернулся в Харви и попытаться разузнать о ней, но та в испуге никому не сообщила, куда направляется.
Гениальность Гэвина, по словам Маргарет, проявлялась сама собой, когда тот был ещё ребёнком. Благородное чело сына поразило мать с самого его рождения. Это было чело священника, и, хотя сама Маргарет оставалась неграмотной, читая так же медленно, как быстро переворачивала шотландские лепёшки банноки на сковороде, и потому решила ещё когда возраст её сына исчислялся лишь месяцами, что священству он просто необходим. В те времена первым вопросом, что задавался ребёнку был не «Как тебя зовут?», а «Кем ты хочешь стать?», и в каждой семье находился ребёнок, ответивший: «Священником!», и его отдавали в церковь так же твёрдо, как шиллинг в неделю за аренду, причём правило соблюдалось даже если мальчик был единственным в семье. Поначалу Гэвин думал, что создан для священства так же, как лопата для копания, чему Маргарет несказанно радовалась и удивлялась, хотя сама же и составила этот паззл. Восторженная мать способна склонить разум сына к собственному решению, принятому однажды, ан нет, бывает и нечто более странное совершит. Я знал одну матушку из Трамса, так любящую «признаки лица», что, когда её ребёнок, родился с бородкой, тут же поведала обо этом всем. Сосед ожидал, что изъян повергнет её в прах, но не тут было. Через несколько месяцев у её ребенка была самая лучшая в мире бородка.
После смерти брата Маргарет так и осталась жить в отдельной комнате в его доме, украшенной портретом собственного сына, как иконой в алтаре, и чтобы не платить лишнего, ухитрилась оставить Гэвина в школе. Все виды женского рукоделия отлично удавались Маргарет, и среди богачей, нанимавших её – если бы я только мог взять под опеку сыновей всех, кто был добр к ней в те трудные времена! – все упоминали о её изысканных манерах. Хотя у Маргарет и не было образования, душой та оставалась прирождённой леди, с походкой и почти чистым говором, отличавшимся даже в Харви, где, может, и не было никого лучше неё.
В шесть лет Гэвин сильно ударил другого мальчика за принадлежность к новой шотландской церкви, а к семи уже свободно ориентировался в Кратком Катехизисе. Его мать поясняла ему Священное Писание лишь до восьми лет, а после он и сам принялся толковать Его ей. К этому времени он изучил практику службы на амвоне с таким пылом, как порой студент-медик отрезает ногу. С передней скамьи в галерее Гэвин наблюдал за каждым движением священника, отмечая, что первое, что нужно сделать при восхождении на кафедру – прикрыть лицо руками, как если бы высокое положение воздействовало ярким светом, а второе – слегка выдвинуть большую Библию, чтобы показать, что церковный сторож, не имеющий университетского образования, не понимал, что знает то самое место, на котором она должна лежать. Гэвин знал, что священник присоединяется к пению скорее в знак благочестивого одобрения, чем по собственной необходимости, и поёт лишь урывками, в то время, как прихожане полностью подчиняются регенту. Примечательно, что первая молитва длилась дольше, чем все остальные, и что зачитывать упоминания о библейском классе и собрании в другом месте, чем непосредственно перед последним псалмом, было столь же кощунственно, как вставлять послание царя Иакова в конец Откровения. Заседая под началом заслуженного священника, парень часто опережал его на несколько слов, не тщеславно относясь к своей памяти, но пылко, нетерпеливо и считая проповедника едва ли менее священным, чем Писание. Напуганная, но восхищённая мать воодушевила Гэвина узреть дух с их скамьи, пока служитель вкушал его на кафедре, и пара благословений произносились в этой церкви дважды в Седьмой день одними и теми же словами, в той же манере и одновременно.