Юморские рассказы - стр. 69
Наталья Викторовна – тоже с большой буквы Айболит. Серега, можно сказать, влюбился в нее, во всяком случае, в ее карие, утомленные чужими бедами глаза. Диагноз насчет жареной картошки, который выдала она в первую минуту встречи, ему не забыть теперь по гроб. Дело здорово пошло уже на поправку, скоро выписываться. И вот в чем Серега уверен: не пилюли, не микстуры и не процедуры исцелили его, а – нежные пальчики Натальи Викторовны. Да, именно так, он в этом уверен на все сто! И скоро возвращается из рейса его крылатый корабль, и он свидится с Владимычем и Дмитричем, и будет приходной «бэмс» в просторной каюте парусного мастера, и он с удовольствием будет пить с ними водку, ну то есть, как обычно: они – водку, а он – чай с безразмерными корейскими огурцами. И будет рассказывать им про Диагноз, Наталью Викторовну и братьев Боткиных.
2001
Трепортаж
Г. Ш.
Сбылась мечта поэта (без кавычек, заметьте) – я стал спецкором, то есть морским корреспондентом самой популярной флотской радиостанции, вещающей «от Арктики до Антарктики». Теперь я не был привязан к какому-то одному борту, где в многомесячных промысловых рейсах тебя окружают одни и те же физиономии, отчего ведь и спятить недолго. «Экипаж, конечно, одна семья», особенно на плавзаводах-краболовах, где из пятисот членов экипажа – двести-триста женщин (раздельщицы рыбы, краба и укладчицы в баночки), но Бог свидетель, я не засиживался и там, хоть там и «медом намазано». Меня воспитывали Александр Грин, Новиков-Прибой, Джек Лондон, Джозеф Конрад, мне безумно нравились их герои – капитаны Грэй, Дюк, Вульф Ларсен, я не говорю уже о флибустьерах, от которых все мальчишки балдеют, самозабвенно напевая о том, как «в флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса».
На плавзаводах в ту пору хватало водоплавающих чиновников всех мастей: замполиты, комсорги, профорги, физорги, кадровики и много еще дармоедов, величавших себя «белыми людьми». Спецкора «Тихого океана» они считали своим, и это мне претило. При первой возможности я перепрыгивал на борт сейнера или траулера, к мужикам в резиновых сапогах и робах, где душа и глаза мои отдыхали от белых сорочек и галстуков.
Однажды в минтаевую путину у западного побережья Камчатки я долго пробыл на борту огромной рыбомучной плавбазы, варганя по заданию радиостанции передачи о «форвардах пятилетки». Намотав все это дело на пленку, я собрался домой.
Апрель. Хоть и лед вокруг, а все равно весной запахло. Как рыбаки говорят: «О, весна! Помойки оттаяли, щепка на щепку лезет, пора и мне на берег»… Ан не тут-то было, ку-ку, оказии нет, хоть кричи караул. Ни белого лебедя «пассажира», ни транспорта-перегрузчика, ни танкера с топливом или пресной водой – ни-че-го!.. Днем и ночью сидел я с радистами в радиорубке, прослушивая «промысловые советы» и «капитанские часы» всех экспедиций – приморских, хабаровских, сахалинских, камчатских и даже магаданских: я готов был, добравшись до любого берега, лететь оттуда во Владивосток самолетом. Глухо! Из района лова не собирался уходить никто.
В полночь, тоскуя, я поднялся на мостик. В лобовых окнах рулевой рубки на чернобархатном фоне ночи горели подвижные цветные звездочки – ходовые огни СРТМов и РСов7, идущих с тралами или валяющихся на зыби в дрейфе в ожидании сдачи уловов. Рыбы было – «как грязи», так говаривали в те годы, ну и рыбалка шла сенокосно. Очередь к плавбазе на сдачу насчитывала с полдюжины судов. Только что заступившая вахта «ревизора», то есть второго помощника капитана, работала с хабаровскими колхозниками, держа связь с ними на их радиочастоте.