Юморские рассказы - стр. 68
Врачиха, как водится, приказала раздеться до пояса, прослушала Серегу стетоскопом, нежными женскими пальчиками небольно и даже щекотно пощупала печенку, спросила, на что больной жалуется, кем работает, и, узнав, что матросом, неожиданно выдала:
– Со вторым вахту стоишь?
– А-га… – Он округлил невольно глаза и отвесил челюсть. – А-а как вы узнали?
– Жареная картошка? – Спокойно продолжила разворачивать свой диагноз Наталья Викторовна.
– Ага! – Серега уже восхитился больше, чем удивился. Надо же – как подсматривала все равно! За самой потайной, ночной вахтой «ревизора», второго то есть помощника капитана. Ночами на вахте – флотская традиция – жарили они картофан на говяжьем жиру. Жрать почему-то ночью страсть как хочется. Но с его-то печенкой…
Вот так, ребята. Оказывается, не только дизелю можно поставить быстрый диагноз. Во дела!.. Да, вот где настоящие чудеса-то!
Всю жизненную философию и музыку сфер, все гармоничное мироустройство Серега Шестаков постигал через прекраснейшее из творений человеческого гения – автомобиль, его двигатель, дизель, а точнее так – Дизель. Потому что это и был человек, Рудольф Дизель, немецкий инженер Diesel. Чуть больше ста лет назад его осенила эта счастливая идея, и вот человек может ездить без всяких дурацких свечек и карбюраторов и слушать благородные четыре дизельных такта.
Человек, Серега Шестаков может вообще передвигаться бесшумно по морям – под парусами. Под белыми крыльями, под яркими звездами – ночью на вахте – так здорово думается. Если бы Рудольф Дизель хоть одну вахту отстоял с «ревизором», он мог бы изобрести еще не то! Даже он, Серега, никакой не инженер, а простой матрос и самый обыкновенный автолюбитель, соскучившись по родной, на берегу, в гараже стоящей машине, придумал как-то на вахте новый способ накачки колес: компрессор кондиционера отсоединяешь от радиатора, ставишь небольшой ресивер с краником – и все, качай на здоровье. Вы можете, конечно, не верить, ваше право сказать: паруса и дизель – что может быть полярней?! Но в душе матроса Шестакова, смею вас уверить, рокот мотора и музыка звезд странным образом сливались в симфонию.
В больнице однако наслушаешься других, гальюнных симфоний: в этом отделении ж одни желудочники лежат. Порой и нос, и уши хоть затыкай. И никуда ведь не сбежишь, в коридор разве что, где сквозняки гуляют, но тоже какие-то, прости Господи, противные донельзя, больничные, сладковато-гнилостные.
Привычка (не зря говорят – вторая натура) добираться до сути, до самого последнего винтика и шайбы, сто раз клятая, в общем-то, привычка, та, что держит до ночи в гараже, отнимает жену, повлекла Серегу и в болячке своей разобраться до конца. Что это – простое любопытство, любознательность? Нет, он не Жак Паганель, он прагмат, автомобилист, раскидать движок ему необходимо для вполне определенной цели – докопаться до причины косноязычья в благородных четырех тактах, до потекшего сальника или крякнувшей помпы охлаждения движка. Ну, то есть для того, чтоб отремонтировать. Во имя исцеления, значит – мотора или печенки, все равно. Он выпросил у врачихи том Медицинской энциклопедии и давай выуживать из нее суперсведения о своей намотанной в казарме знатной заразе, трехименной заразе: желтухе – вирусном гепатите – болезни Боткина. Она, к тому же, разветвляется, как моторы разной модификации, на гепато-церебральную дистрофию, гепатохолецистит и прочую бяку. Да, все это не так интересно, как противно, а вот сам великий айболит Боткин, к тому же тезка его, куда интересней. Оказывается, их было три братана, и все – вот где номер – стали знаменитыми: один – писателем, другой – художником, третий вот – ученым, Айболитом с большой буквы.