Янки при дворе короля Артура - стр. 35

– Он патер? – с некоторым возбуждением спросил человек.

– Как-патер? Разве я вам не говорил, что никаких патеров, никаких церковных служителей или епископских рабов я не принимаю в свои колонии? Разве вы не помните, что и вас я посылаю туда только под тем условием, что ваша религия останется при вас, как ваша собственность, и никто ее касаться не будет?

– Ну тогда я очень рад. А то мне очень не понравилось, как я подумал, что и там есть патеры.

– Но я говорю вам, что он не патер.

На лице человека выразилось полное удовлетворение.

– А как же он умеет читать, если он не патер? – спросил он.

– Он не патер, но умеет и читать и писать. Я выучил его этому. И вас прежде всего научат читать и писать в школе.

Лицо человека окончательно просияло.

– И меня? Я отдал бы каплю крови из сердца, чтобы только научиться этому искусству. Я буду вашим рабом, вашим…

– Нет, нет, вы не будете ничьим рабом. Забирайте вашу семью и отправляйтесь. Ваш господин епископ конфискует, конечно, все ваши крохи, но ничего – Кларенс устроит вас.

Я заплатил три пенни за свой завтрак, плата очень высокая, так как за нее могли бы позавтракать двенадцать человек. Но я чувствовал себя в это время хорошо, потому мог позволить себе быть расточительным. Эти люди охотно поделились бы со мной своей скудной провизией даже даром. Их искренняя и горячая благодарность заставила меня подумать о том, насколько более у места были деньги в их руках, чем в моем шлеме. Тем более, что эти пенни были сделаны из железа и весили немало, а мне в настоящее время каждый полудоллар казался тяжелым. Правда, я вообще слишком свободно тратил деньги в то время. Это зависело от того, что даже после долгого пребывания в Британи, я не мог примениться к разнице в деньгах. Я долго не мог привыкнуть к тому, что пенни в стране Артура был равен паре долларов в Коннектикуте; они были близнецы, если так можно выразиться, в достижении могущества. Если бы я мог уезжать надолго из Камелота, я платил бы пароду прекрасными новыми монетами нашего собственного монетного двора и это было бы приятно как для меня, так и для них. Я принял бы исключительно американскую валюту. В какие-нибудь две недели центы, никели, десятицентовики, чотверти, полудоллары, а также и золотые монетки, потекли бы тонкой, но непрерывной струей по всем коммерческим жилам государства, и я уже видел, как эта новая кровь освежает его организм.

Фермеры хотели непременно дать мне что-нибудь еще за мою плату, которая казалась им такой щедрой. Я с удовольствием принял кремень и огниво. И, как только они усадили меня и Сэнди в седло, я закурил трубку. Но, едва показались первые струйки дыма из-под моего шлема, как все люди бросились в лес, а Сэнди с глухим воем соскочила на землю. Они конечно вообразили, что я дракон, изрыгающий пламя, о котором они так много слышали от рыцарей и других профессиональных лгунов. Много стоило мне труда убедить их вернуться назад и держаться хотя на почтительном расстоянии от меня. Потом я объяснил им, что это только небольшое колдовство, которое страшно исключительно для врагов. Положив руку на сердце, я обещал им, что каждый, кто не чувствует против меня зла, может безопасно подойти ко мне, и что смерть поразит оставшихся вдали за недоверие. Процессия проследовала мимо меня с немалой торжественностью. Не было причины для составления протокола, так как никто не остался позади из любопытства посмотреть, что будет.