Йагиня. Тайный Дар - стр. 106
Но лучше бы она такой не была.
Потому что стоило мне ступить в воду, как откуда ни возьмись, со всех сторон начали сплываться водницы – бледные, синюшного цвета существа, с пустыми глазами, затянутыми бельмами, в цвет кожи, с носами, как у кошек и рваными, кривыми ртами.
На руках между пальцев – перепонки вплоть до верхних фаланг, плавники на хвосте…
В общем, с виду – нечто среднее между утопленником, проведшим в воде пару седмиц и безобидными мавками. Только эти, в отличие от наших мавок и бродниц*, вовсе не такие уж и безобидные, если верить учебникам, да и чего греха таить, виду уж совсем отвратительного.
(*Бродницы - в славянской мифологии - женские добрые духи воды - охранительницы бродов. Они помогали путникам и следили за детьми, если тем угрожала опасность у воды они их спасали)
Непонятно, откуда их столько взялось – этих самых водниц – только из воды они не высовывались, смотрели снизу вверх, и встали плотной стеной как раз там, где вода мне по шею должна быть. Нехорошо так смотрят, недобро. Лиодор, наверно, на берегу не понимает, от чего я мешкаю.
А мешкаю я, потому что не знаю – как себя поведут, чего от них ждать. Но мешкать и вправду нельзя – чего доброго, Дар решит лично посмотреть, проверить, что здесь, и все, прости-прощай мой очередной гениальный план. Значит, надо плыть. Отталкиваюсь от дна, делаю уверенный гребок руками, ногами…
И проплываю над головами водниц, стараясь не смотреть на них. Плывя по озеру, я старалась не думать о том, сколько плыву, не думать, что вода здесь ледяная, и что ногу может скрутить судорога, не думать о том, что скорее всего, подо мной полчища водниц и еще неведомо чего, и поэтому не надо смотреть вниз.
Один раз забыла данное себе обещание – опустила голову, посмотрела вниз – на меня из черной бездны смотрели водницы – бледные, синюшные, страшные… такое впечатление, что плывешь над тысячей утопленников, привязанных за ноги к камням на дне: вода исказила их лица, треплет волосы, как водоросли, колышутся их руки, тянутся наверх, к солнцу, которое уже никогда их не согреет… Жуть.
Сама не знаю, как оказалась на острове. Внутренний импульс говорил, куда идти. Пошла, стараясь не рассуждать и не сильно клацать зубами от холода, на ходу выжимая хлюпающую рубаху. Нет, снимать не буду – на теле быстрее высохнет, если не помру раньше от холода.
Сирину я обрадовалась как доброму старому знакомому.
- Пришла, - склонив голову на бок, сказала птица.
- Я же обещала, помнишь? Я держу свои обещания.
- Ообещания, - пропел сирин, - люди всегда чтоо-тоо ообещают.
- Ты обещала мне спеть, - напомнила я.
- Чтоо-тоо не припоомню.
- Ну как? Ты увидела меня, и сказала, что поешь только по ночам.
- На тебе нет защиты, - недоверчиво сказала птица.
- Спой, - твердо попросила я.
- Ты тоочноо этоогоо хоочешь?
Я кивнула, а сирин, похоже, утвердился в мысли, что я ненормальная.
Потому что только ненормальная может просить темного сирина спеть, не имея на себе никакой магической защиты от его пения. Да и имея таковую… Спорное это удовольствие. Еще и какого сирина просить – обиженного. Очень обиженного, который не насладился еще местью в полной мере, потому как чувствует.
Но в мамулином гримуаре ясно значилось: «когда заканчивается месть сирина, он окончательно становится равнодушным, и тогда полностью переходит на Темную сторону». А с бывшей Мийке еще могло получиться. И песню ее обязательно было услышать, об этом тоже в гримуаре было написано. Иначе не получится ничего. Я – Йагиня, я выдержу. Я должна взять на себя оставшуюся в сирине боль и обиду, отдав тем самым кровный долг своей бабули.