Я твоя навеки, ты мой навсегда - стр. 26
– Вполне возможно, – сказала я, глядя Антону в глаза. – Инна Андреевна советовала мне вначале приглядеться ко всем кандидатам, которых она мне подберёт. Именно так я и собираюсь поступить, – улыбнулась лучезарно и отправилась рассматривать картины.
Я сюда, между прочим, прежде всего, за этим пришла. А всё остальное – приложение. Захочу открою, захочу закрою. А надоест – удалю нафиг. Да!
Богдан
Поход на выставку оказался весьма продуктивным, за исключением нескольких мелочей.
Во-первых, Юлия походила на манекен – красивая кукла, что двигалась, словно по команде, и улыбалась, будто ей губы и щёки клеем «Момент» обработали. Собственно, именно это я и приказал ей делать, но нельзя же изображать механическую игрушку, даже не пытаясь хоть как-то соответствовать статусу моей помощницы. На неё даже не заглядывались, хотя посмотреть было на что. Это именно тот случай, когда красота терялась в её инертной замороженности.
«Рыба хек», – окрестил я Юлию мысленно. На что-то более экзотическое она не тянула. Точнее, не дотягивала при всех её вполне презентабельных прелестях.
Я утешал себя тем, что детей мне с ней не крестить, а умственные и прочие способности в походно-полевых условиях не каждый может проявлять. Да и никто сегодня от неё не требовал профессионализма, а то, что девушка немного пластмассово-деревянная – так это не такой уж и жирный недостаток.
Во-вторых, за нами, как приклеенный, таскался Стёпка, потому что именно ему предстояло знакомить меня с местным деловым бомондом. Стёпка со своими обязанностями справлялся на слабый «трояк». К тому же, он бесконечно отвлекался, дёргался и нехило так косил по сторонам, в поисках счастья.
Счастье видно было издалека: кроваво-красное платье ему в помощь. Вот за кем шею сворачивали – и я понимаю. Вот это магнетизм и харизма! Я вдруг понял, что образ офисной крысы – лучшее, что я видел в её исполнении. По крайней мере, я б меньше переживал и психовал. Потому что оказалось, что мне абсолютно не всё равно, чем она занимается, кто на неё смотрит и кто вслед за нею таскается.
Бояркина же любовалась Стёпкиными картинами. Упивалась, наслаждалась, словно на вкус пробовала. Через полчаса я понял ещё одну вещь: ничего бы не изменилось. Даже в своём сером офисном костюме и без причёски-макияжа, она бы всё равно притягивала взгляды.
Ястребовский следовал за Бояркиной, как тень. Точнее, туча. Не знаю уж, о чём они беседовали, но свидание для него явно не задалось. Внутри я ликовал, как дебил без мозгов. Его потемневшее надутое лицо безмерно меня радовало. К тому же, Илонка на этого Ястреба – ноль внимания, а его это задевало. Ещё бы. Побудь и ты в шкуре отвергнутого. Не всё же мне в ней щеголять.
То, что на меня она не смотрела, бесило. Не искала взглядом, не оглядывалась украдкой. Меня словно не существовало. Будто взяла и вычеркнула из своей жизни. Будто не она недавно стонала в моих руках, откликалась на мои поцелуи, не вцеплялась пальцами в мои волосы.
В тот самый пиковый момент, когда я дошёл до точки кипения, когда или чайник расплавится, или газ рванёт, я уже и не помнил, что не собирался к ней возвращаться. Сам же ставил точку и твёрдо решал перевернуть страницу наших с Бояркиной отношений, но стоило ей только появиться на моём горизонте, как всё летело к чёрту – и мои намерения, и моя непоколебимость. Или непокобелимость. Что суть почти одно и то же.