Я разные годы сближаю… - стр. 15

Мы на Дзёмгах, конечно, знали, что в те первые месяцы 1932 года многотысячный коллектив Дальпромстроя – так называлось тогда строительство судостроительного завода в Пермском – по составу был таким же, как и наш, – в основном комсомольским, переживал те же трудности, решал схожие проблемы. И даже получалось, что при решении аналогичных строительных проблем они применяли те же приёмы, что и мы. Например, они пришли к тем же методам рубки и корчёвки леса.

Дальпромстроевцы тоже вначале были нацелены на слишком короткие сроки постройки своего завода, и так же, как и мы, пережили потом довольно тяжёлое разочарование. Размах работ на Дальпромстрое был покрупнее нашего и коллектив побольше. Комсомольцы там на месяц раньше нашего провели свою первую конференцию, избрали крепкий комитет (в него вошли С. Поликарпов, И. Сидоренко, С. Шефтелевич, М. Эрлих, А. Шанауров и другие) и по-хозяйски взяли дела стройки в свои руки.

На Дальпромстрое уже выходила своя многотиражная газета, называвшаяся «Амурский ударник», были и свои специфические проблемы, и интереснейшие события. Когда автономия наших первых двух строек будет отходить в прошлое, обе станут первоосновой создания единого города, носящего имя комсомола. Но это будет позже, а пока нас разделяла бурная речка Силинка. По обе её стороны комсомольцы под руководством коммунистов вели настоящий штурм вековой тайги.

Надвигалась суровая дальневосточная зима. Было очевидно, что встречаем мы её недостаточно подготовленными. К тому же осенью произошло большое наводнение. Уровень воды в Амуре поднялся на несколько метров выше обычного для этого времени года. Значительная часть площадки, где проектировалось строительство корпусов завода, и прилегающая территория были затоплены. Это означало, что площадку завода нужно переносить подальше от Амура, и сроки строительства удлиняются. Но и без того стало ясно, что первоначально намеченный план сооружения завода был нереален из-за отсутствия надёжных транспортных связей, необходимой техники, материалов и ограниченности ресурсов рабочей силы. Сейчас, когда воскрешаешь в памяти картину положения того времени, то многое кажется невероятным.

Оставались недели до того, как покроется льдом Амур и прекратится единственная транспортная связь – пароходное сообщение. Мы будем на всю долгую зиму отрезаны от «Большой земли». Между тем жилье должным образом не подготовлено, бараки не утеплены, продуктов завезено мало, да и те негде хранить…

И снова некоторые ребята, потеряв веру, дрогнули, спасовали и с последними пароходами, уходившими в Хабаровск, дезертировали со стройки. Их было немного, но бегство вызывало тяжёлое чувство у всех. И до этого каждый такой случай оказывался для нас полной неожиданностью, но особенно горько было теперь: уходили те, которые уже прошли первое испытание, хорошо показали себя на стройке, стали нашими товарищами.

Мы выставляли комсомольские посты у пристани, когда приходили пароходы. Однажды вечером у парохода, отплывающего в Хабаровск, мы с Костей Короленко заметили двоих ребят с рюкзаками. Один из них, Геннадий Соловьев, – из моей бригады.

– Никак собрался назад, Гена?

– А по мне девчата на «Большой земле» плачут, – нагловато-напускным тоном отвечал он. Я поразился – таким его ни разу не видел.