Я ничего не должна тебе, мама. Когда материнская «любовь» становится клеткой… - стр. 5

Она скользнула с кровати, подбирая с пола блузку. В зеркале мелькнуло отражение: растрепанные волосы, синяки под глазами, следы от подушки на щеке. «Ты же психиатр, а ведешь себя…» – с досадой подумала Маргарита, застегивая пуговицы дрожащими пальцами.

– Выходи за меня? – неожиданно послышался сонный голос Стаса из-за спины.

Маргарита замерла.

– Не говори глупостей! – выдохнула она, стараясь звучать резко, но голос дрогнул. – Мы же оба понимаем, эта ночь ничего не значит.

Он сел. Его взгляд, обычно отечески-теплый, сейчас прожигал насквозь.

– Но нам хорошо вместе. Ты не можешь это отрицать.

«Хорошо?» – В голове вспыхнули образы: его губы на ее шее, смех сквозь слезы, как два изгоя, нашедших друг друга в этом чужом городе. Но это было не «хорошо». Это было отчаяние.

– Стас!

– Тебе нужна семья. – Он встал, приближаясь. – Чтобы вернуть детей.

Она отступила к двери, спина уперлась в косяк. «Он прав. Но это не выход», – мысли метались. В голове всплыла мать: «Может ты вернешься к мужу?»

– Давай не сейчас.

– Маргарита, не беги от ответа! – Он схватил ее за запястье, но нежно, как всегда.

Она вырвалась, сердце колотилось так, что звенело в ушах.

– Я не бегу, я опаздываю на работу! – Она потянула дверную ручку, но та заскрипела, будто смеясь над ее паникой.

– Я твой начальник, – он шагнул ближе, блокируя выход, – и разрешаю задержаться.

– Это неправильно… – прошептала она, глядя на его губы. «Поцелуй меня. Нет, не надо».

Они оба были свободны лишь физически, эмоционально принадлежа другим людям. Она, состоящая в любовной связи, с человеком, с которым никогда не сможет создать семью; он безответно влюбленный в ее подругу. И это их как объединяло, так и отталкивало друг от друга.

– Брось! – усмехнулся он. – Тебе ли говорить о правильности? Ты же учишь пациентов…

– Принимать себя, – перебила она, голос окреп. – А не подстраиваться под обстоятельства и чужие ожидания.

Его рука дрогнула, опускаясь.

– А сама себя принимаешь? – он произнес тише, и в этом вопросе она услышала то, что прятал годами: боль одинокого человека, который тоже боится остаться ни с чем.

Маргарита резко открыла дверь. Утренний свет ворвался в комнату, ослепив ее.

– Прости, – бросила она в пустоту коридора и быстрым шагом направилась в свою комнату. Его взгляд жег спину, но она знала: если обернется – сдастся. А сдаться сейчас – значит потерять себя.

День пролетел в бешеном ритме. Маргарита зарылась в истории болезней, будто в них можно было найти ответы на все вопросы. Между приемами пациентов – звонок детям: Влад рассказывал о школе, Максим хвастался поделкой, которую помог сделать дед. Голоса сыновей звучали как эхо из другой жизни, а она лишь повторяла: «Скоро приеду, солнышко».

На столе громоздилась стопка книг по DBT-терапии1. Она поправила очки в тонкой черной оправе, чьи угловатые линии контрастировали с мягкостью ее взгляда, и открыла верхний том, проводя пальцем по абзацу о регуляции эмоций. «Если бы тогда, тринадцать лет назад, я это знала…» – мелькнуло в голове. Образ подруги – с неверно диагностированным БАР2 вместо ПРЛ3 – всплыл неожиданно ярко: рыжие волосы, смех сквозь слезы, ночные звонки с криками: «Я не могу так больше!» Маргарита сжала страницы. Они не спасли ее. Не спасли, потому что вместо DBT ей прописывали литий, вместо поддержки – отчуждение. А она, тогда еще не врач-психиатр, а просто студентка, испугалась. Испугалась не столько эмоциональной бури подруги, сколько матери, которая требовала: «Сосредоточься на учебе! Не трать силы на эту неадекватную!» Лена чувствовала, что родители Маргариты отвергают ее, и боялась потерять подругу, но все же позволила той отдалиться.