Я (не) твоя рабыня - стр. 26
Вита старалась сдерживать крики и стоны, но не могла скрыть дрожь, пробежавшую по телу или удовольствие искажавшее лицо во время пика наслаждения. Она не должна получать удовольствие от близости с Филиппом, ведь резиновая кукла не бьется в экстазе, когда в нее кончают. Беда в том, что она не кукла. Ее кожа не из латекса. А рот, хоть и принимал форму буквы "О", когда Вита сосала член Филиппа, принадлежал живой женщине, начавшей открывать для себя мир плотских наслаждений. Иногда она мучительно, невыносимо хотела ощутить вкус губ Филиппа. Но он никогда не целовал ее в губы. Лишь покрывал покусывающими, жалящими поцелуями шею и грудь, пробуждая внутри яростный огонь, испепелявший гордость, самоуважение, душу. И это было еще одним унижением. Порезом, боль от которого приходилось скрывать. Она не любовница, она рабыня, шлюха, а шлюх и рабынь не целуют в губы. Ее рот предназначался для того, чтобы делать минет и отвечать на вопросы, если Филипп вдруг из прихоти хотел узнать ее мнение.
Телефон нетерпеливо звякнул: «ты где?»
Времени на раздумья не осталось. Вита быстро натянула простые хлопковые трусики, спортивный бюстгальтер, широкие джинсы, объемный мятный худи, ветровку и кроссовки. Это вполне отвечало «поудобней и не как шлюха». Вышла из квартиры, чуть не забыв фотоаппарат, в последнюю минуту вернулась в кабинет и схватила камеру со стола, задев ноутбук. Замешкалась, соображая, куда положить, сумка была слишком маленькой.
Телефон раздраженно пищал: «Ты заставляешь меня ждать».
Но несколько минут потребовалось, чтобы переложить вещи в рюкзак: ключи, мобильный, косметичка, влажные салфетки. И… спица, разумеется. Вита кинула ее в рюкзак, словно ядовитую змею и выбежала из квартиры.
Черный Роллс-ройс у подъезда, напоминал катафалк в ожидании покойника. Девушка поморщилась, вспомнив, как Филипп отодрал ее на этом самом капоте. С той ночи прошло две недели, а, казалось, что вечность.
Мысленно поблагодарив Бога за то, что в предпраздничный выходной соседи еще спали, Вита села в машину. Салон привычно окутал запахами дорогой кожи, сигарет и едва уловимым ароматом кальвадоса.
От самой Виты пахло смертью. Ром, кофе, цианид. «Black Phantom» стал частью новой жизни, как и сумка «Гермес» с острой спицей на дне.
Mementomori
И Вита помнила, каждую минуту.
За рулем сидел Слава, он коротко глянул на нее в зеркало заднего вида, будто испачкал в чем-то липком.
Филипп, против обыкновения, одетый в джинсы, голубой пуловер и кожаную куртку, бросил на не недовольный взгляд. Вита могла поклясться, что вещи на нем из самого обыкновенного магазина, никаких Армани и Дольче.
– Ничего не забыла?
– Доброе утро, – неуверенно сказала Вита, но Филипп явно ждал не этого.
Когда она поняла, чего он от нее хочет, тело прошило раскаленной иглой. Она неуверенно посмотрела на Славу, невозмутимо управлявшего автомобилем.
С минета начиналась каждая встреча в офисе, это стало своего рода ритуалом. Но одно дело, ублажать господина за закрытыми дверями и совсем другое на глазах у слуги, пока за стеклом проносится Москва, скованная утренней дремой.
Филипп все еще смотрел на нее с ожиданием. Почувствовав, как на щеках вспыхивает румянец, Вита сняла с колен рюкзак и поставила в ноги, снова посмотрела на Славу, но для него, казалось, существовала только дорога. Вита протянула руку и положила на промежность Филиппа, начала неуверенно поглаживать и сжимать, ожидая, когда суровая ткань под пальцами начнет топорщиться. Надеясь, что чем больше поработает рукой, тем меньше предстоит – ртом.