Я была хорошей женой, но после развода буду плохой бывшей - стр. 18

Он выражался слишком отстраненно, словно он обсуждает не крах семьи, а биржевые сводки.
Словно он не ее сын, а сторонний наблюдатель, аналитик, дающий взвешенную оценку ситуации. Я пугаюсь его отчужденности.

— Мама считает, что у них все было прекрасно, — Полина шуршит пачкой чипсов.

У моего сына сейчас холодный, отцовский взгляд.
Сколько раз я видела это выражение на лице Павла, когда он считал мои эмоции излишними, мои переживания – надуманными.

Я аж вскакиваю с кресла, не в силах больше сидеть спокойно.

— Ничего прекрасного не было, мам, — Антон терпеливо, как умственно отсталой, отвечает он. — Особенно после моего возвращения из Франции. С вами было тошно в одной комнате находиться...

— Ох, как недипломатично, братец, — Поля качает головой.

Антон кидает сердитый взгляд на Полину, которая по-детски показывает ему язык и корчит рожицу.

— Достаточно, — наконец тихо проговаривает он и вновь смотрит на меня. — Если вы расходитесь, то расходитесь. Я уже не мальчик, и знаю, что родители разводятся, но... — он немного прищуривается, — мам, давай без громких скандалов.

Тоже встает, чтобы я не смела смотреть на него сверху вниз.

— Все ваши решения так или иначе коснутся нас, ваших детей, — немного приподнимает подбородок и протягивает руку, — я знаю, что консьержка передала тебе видео с отцом.

— Какое видео? — Поля заинтересованно приподнимается и облизывает пальцы от желтых крошек чипсов.

— Ты тоже на его стороне?

— Мам, — Антон немного прищуривается. — Против отца не стоит идти с открытой агрессией. Он тебя сильнее.

— Я ей то же самое говорила, — соглашается Поля.

— Прислушайся к нам, мам, — Антон не моргает, — мы не враги. И мы сейчас знаем лучше, как тебе быть. Не будь одной из тех глупых разведенок, которые в итоге остаются ни с чем.

13. 13

— Ты дура! — категорично заявляет моя “любимая” свекровь. — Я тебе для чего все эти фотографии показала?!

Старушка в бешенстве.

А я пытаюсь следовать словам детей:

— Эмоции лишние. Особенно сейчас. Поздно плакать.

Я верю, что мои дети хотя мне добра. Вот такие они, воспитанные в семье, где не терпят “деревенской” эмоциональности и открытой конфронтации.

— Ты меня подставила перед сыном, — рявкает, и ее слюна брызжет мне на щеку.

Теплая, липкая. Я не вытираю. Ее дыхание пахнет мятными леденцами и чем-то кислым — может, желудочным соком, может, злостью.

— Ты о чем думала?

Я не спорю.

Я действительно подставила свекровь перед Павлом, который явно не был рад тому, что его измены вскрылись.

Конечно, он узнал, кто поспособствовал тому, что я ворвалась на его переговоры, громкая и обиженная.

— Я тебя все эти годы поддерживала, — Мария Николаевна переходит на гневный шепот, — все эти годы была на твоей стороне… Все эти годы защищала перед сыном, а ты вот чем мне отплатила?

Это — ее правда, и часть меня чувствует перед ней вину. Павел был не только мужем сложным, но и сыном, который не прощает слабости даже матери.

Я вдруг замечаю, как дрожит ее нижняя губа. Как морщины вокруг рта стали глубже. Она старая, и я сделала ей больно.

— Может, ты не родная для Вики?

Вика — это моя мама. При ее упоминании у меня все внутри съеживается, будто от холода.

— Мать у тебя другая, — свекровь вглядывается в мои глаза, — вот она бы на твоем месте так не поступила. Нет. Она бы не предала мое доверие, мое желание тебе опять помочь…