XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим - стр. 48
В той волости как раз трудился один землемер, в обязанности которого входило перемерить крестьянские наделы. Так я попал еще и в настоящие латышские «времена землемеров»[65]: вслед за специалистом шагали крестьяне, их делом было держать и расставлять мерные столбы и колышки, нести инструменты. То были коренные латгальцы и русские старообрядцы. И с первыми, и со вторыми я пускался в долгие беседы. В санатории я только ел (а кормили там превосходно), остальное же время проводил с землемером и его помощниками.
В глаза мне бросилось прежде всего то, что между латышами и русскими существовал водораздел. Там не было вражды, тем не менее контакты были очень формальными. Во время отдыха они садились раздельно. Я бывал и у тех, и у других. Русские бранили Латвию почем зря. Русские школы закрывают, детей заставляют учить латышский, а они в конце концов не умеют по-русски даже читать, но и латышского по-настоящему не знают: дома-то с ними говорят по-русски.
Атмосфера в это время сгущалась, чувствовалось, что война на пороге. Я спрашивал у тамошних русских: «Вы хотите, чтобы здесь была Россия?» – «Что? Чтобы нас всех загнали в колхоз? Да пошло оно знаешь куда!» Значит, России здесь не надо. «Хотите в Польшу?» – «Что? Опять под польских панов? С ума ты сошел?» – «Чего же вы хотите?» – «Да чего хотим. Латвию!» – «Так вы же только что ее ругали последними словами!» – «Улманис нам дал землю, земля-то моя. Хочу пашу, не хочу – не пашу. Захочу – уйду в город. Не хочу в город – останусь на месте. Я сам себе хозяин!» Я услышал в этих речах гордость, сознание собственного достоинства. Я и сегодня думаю, что видел успех интеграции «нелатышей»: по крайней мере, экономически они были «за» эту землю и не мечтали ни о какой другой.
Ближе я сошелся с двумя братьями-латышами Дрикисами, Карлисом и Алфредом, они пригласили меня в село на Янов или на Петров день. У них дома праздновали, сидя за длинным общим столом, пиво лилось рекой. Я очень много говорил с людьми. Один тамошний житель сказал, что я популярный человек. В его понимании популярный – это тот, кто любит и умеет говорить с народом. Нужно сказать, каждый тамошний день приносил мне новые впечатления и опыт.
В 1939 году началась репатриация балтийских немцев. Это была хорошо организованная акция. Соответствующий договор был заключен только в октябре, и в короткий срок – до 15 декабря десятки тысяч человек из Латвии и несколько меньше из Эстонии были перемещены на новое место. Пунктом назначения был город Готтенхафен, еще незадолго до этого называвшийся Гдыней. Там репатрианты проходили расовый биологический контроль. Оказалось, у выехавших из Латвии из ста максимально возможных очков, означавших стопроцентную принадлежность к арийской расе, набиралось лишь 65. Что свидетельствовало о 35-процентной примеси «нечистой» латышской крови. Выходцы из Эстонии набирали 72 очка, так что это был, по мнению нацистов, «более ценный контингент». Эстонцы в свое время дольше находились под шведским владычеством, о них говорилось: aufgenordeter, лица «с выраженными чертами нордической расы».
15 декабря 1939 года репатриация завершилась. Перед этой датой во всех газетах и по радио передавались сообщения: после 15 декабря в Латвии больше не будет немецких обществ, немецких школ и богослужений на немецком языке. Оставшиеся здесь исключили себя из единого немецкоязычного сообщества.