XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим - стр. 38

Я научился всему, что требовалось в фотолаборатории – работать при зеленом свете, при красном, в темноте, все надо было знать и уметь. Однажды мастер предложил пойти с ним вместе фотографировать некую вечеринку и пообещал дополнительную плату – 30 сантимов за час. Ого! Я получал у него вообще-то 30 латов в месяц, совсем небольшие деньги. Голодать мне, правда, не приходилось – я жил в семье брата. Итак, пошли мы на тот «бал». Там я должен был прежде всего найти штепсель, подключиться и держать 500-ваттовый юпитер так, чтобы фотографируемая персона или группа была как следует освещена.

Мне это показалось интересным – увидел массу разнообразных типов. Красивых и некрасивых женщин, самых разных мужчин, к тому же за восемь часов заработал два лата сорок сантимов. Для меня – целое богатство.

После этого я не раз сопровождал того или иного мастера, среди фотографов даже получил известность как человек, свободно владеющий тремя местными языками, – в Риге это всегда было не лишне; кроме того, с иностранцами я мог объясниться в случае надобности и по-английски. К тому же у меня, как тогда говорилось, «были манеры».

Были три мастера, охотно бравшие меня с собой. Латыш Раке, если нужно, легко превращавшийся в немца. Еврей Кац, однажды получивший даже за свои снимки премию прославленной фирмы Leica. Владимир, наполовину поляк, наполовину русский – в польском обществе его называли как-то иначе. Объектом наших фотографий теперь была вся Рига и все слои общества, в результате я увидел и узнал город таким многоликим, многообразным в своих проявлениях, как, должно быть, немногие.

К примеру, мы снимали свадьбу в доме родственника генерала Вирсайтиса. Он был начальником Рижского гарнизона, и семейное торжество почтили своим присутствием многие генералы и полковники. Чувствовалось, что для него важно присутствие на свадьбе этой публики. Это были старые вояки, все – выпускники Виленского военного училища[53], служившие еще при царе. Многие пришли с русскими женами. Они понимали друг друга с полуслова: «Помнишь, что сказал об этом Юрков? Ну, в тот самый день, когда…». Я мог лишь догадываться, о ком идет речь – о преподавателе или каком-нибудь выпускнике этого училища. При этом в узком кругу они нередко переходили на русский язык. Для меня это было целым приключением – наблюдать вблизи людей, которых до того видел разве в кадрах кинохроники или во время парада на Эспланаде, при полной форме. А здесь они сидели за столом, пили, обменивались шутками и выглядели живыми, притом достаточно любопытными людьми.

На следующей неделе я снимал опять же свадьбу – замуж выходила дочь главного раввина Риги – Зака. Мой хозяин, сам из ассимилированных евреев, сказал мне: «Посмотри, что здесь за музей!». Да, и в этом «музее» царил строгий, освященный традицией порядок. Женщины сидели в одном зале, мужчины в другом. Мужчины танцевали отдельно от женщин, танцевать мужчине с женщиной не разрешалось. Тут не было никаких разговоров об отъезде в Израиль или о коммунизме. Надо оставаться там, где Бог судил (они бы написали Б-г, произносить или писать имя божье полностью эта вера запрещает). Когда явится Мессия, он сам найдет место каждому. Это были хасиды – хотя и крайне религиозные, но жизнерадостные. Этим бородатым старцам в ермолках на головах многого не требовалось – немножко выпив, они забрались на кресла и пропели хвалу новобрачным.