XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим - стр. 37

Но столь возвышенная служба не мешала моему брату быть коммунистом-подпольщиком. Благодаря ему, я тоже рано, в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет, когда еще живы были родители, вступил в подпольную организацию. До 1938 года работал в комсомольском подполье, но это больше походило на детскую игру в тайную организацию. Мы собирались, говорили о политике, читали что-то из ленинских работ, из брошюр Сталина, притом не понимая толком ничего из того, что происходило в Советском Союзе. В этих кружках занимались, грубо говоря, болтовней. Потом, столкнувшись с советской действительностью, мы поняли, что были по- детски наивны. Но это время интеллектуально не прошло для меня бесследно. Я пытался мыслить в марксистских категориях, – теоретически в марксизме как методе исследования есть смысл. Годы подполья бесспорно повлияли и на формирование моего характера.

Я упоминал уже, что мой выбор – участие в подпольной работе – никак не был связан с семейной традицией. Отец к тому времени вообще ничего не понимал и фактически оказался вне реальной жизни. Мать однажды вечером, когда мы остались вдвоем, вдруг спросила: «Ты что, тоже ввязался в подполье?». «Да», – отвечал я. «Ну вот. То я боялась за одного сына, теперь надо бояться за двоих. Ты уверен, что это твое собственное решение, что ты не подражаешь кому-то?» – «Мне кажется, я все обдумал». – «Ну, если ты сам выбрал свой путь, иди, не смею возражать. Только учти, мальчик мой, легко не будет, и тебя ждет немало разочарований».

Действуя в подполье рядом с братом, я приобретал и политический опыт. Там я познакомился с двумя интересными людьми. Жанис Спуре – секретарь компартии Латвии – был личностью сложной. Он проживал легально на квартире у портного-еврея. Спуре ожидало бы большое будущее, если бы он не был пьяницей. Однажды я был у него дома, на обед подали утку. Помню, Спуре воскликнул по-русски: «Утка любит плавать!» и с этими словами осушил целый стакан водки… Вторым был Петерис Курлис, первый секретарь подпольной комсомольской организации и в то же время агент Политуправления Латвии в коммунистическом подполье (о чем, конечно, тогда никто не догадывался). В 1941 году он был осужден и через год умер в лагере. Мне он не нравился с самого начала, глаза у него были какие-то бегающие. Брат, правда, ничего такого не почувствовал.

Когда в 1938 году провалилась подпольная типография газеты Cīņa[52] на улице Индрану, Жанис Спуре поручил моему брату возобновить ее. Григорий мобилизовал несколько человек, в том числе и меня. С осени 1939 года я регулярно работал в типографии сколько- то раз в неделю. Это был нелегкий физический труд – рукоятку печатной машины надо было крутить руками. Потом готовую продукцию прятали на мне, под пальто, и у нас дома я передавал ее Спуре и Курлису. Мне исполнилось девятнадцать, и, как заметил мой брат, я изменился, посерьезнел – а еще недавно выглядел совсем мальчишкой. В подпольной типографии я проработал до апреля 1940 года, когда ее опять засекли, а брата арестовали.

Когда умерли родители и я бросил школу, пришлось искать работу. Устроился помощником фотографа. Фотолаборатория находилась на улице Бривибас, в большом доме между улицами Гертрудес и Стабу. В глубине двора была частная гимназия Миллера и фирма «Калифакс», где по заказу изготавливали радиоаппараты желаемого размера – тогда была такая мода.