Вынужденный брак, или Мама для дочки бандита - стр. 15
— Зачем тебе это? — замечаю, что все еще прыгаю с обращения на вы и на ты, и это отчего-то ужасно смешит – не думала, что с будущим мужем будут проблемы такого рода! — Перед кем хочешь покрасоваться?
Его лицо смурнеет, и я понимаю вдруг, что попала в яблочко – он точно хочет кому-то что-то доказать, показать.
— Хочу показать всем свою красивую жену… — говорит он, но в его голосе сверкают предупреждающие о сильной грозе молнии.
— Перед тем, как убьешь, да, Синяя Борода? — немного пьяно ухмыляюсь я, и вдруг все меняется: Марсель резко вскакивает со стула, отчего он ударяется с громким стуком об пол, в два счета оказывается рядом со мной и ставит свои руки на спинку резного стула по обе стороны от моего лица.
Сглатываю, испуганно глядя, как играют его напряженные мышцы под черной рубашкой, как бьется ниточка пульса на горле сбоку. Словно мышка, попавшая в западню, медленно поднимаю взгляд выше, и пропадаю, теряюсь, сразу же трезвею от той силы ненависти, которая буквально плещется в его огромных, синих глазах. Они похожи на штормовое море, я вижу, как девятый вал догоняет мои слова, как он быстро подбирается чтобы обрушиться на меня со всей своей стихийной силой. От него даже пахнет сейчас по-другому: опасностью, смертью, озоном. Грозовой фронт покрывает все пространство комнаты, а над нами начинают поблескивать молнии. Одно неосторожное движение – и от меня не останется мокрого места…
И вдруг я решаюсь на неожиданный шаг. Понимая, что сказанные слова, сорвавшие пружину с этого внешне спокойного человека, обнажившего зверя, что скрывался под его покровом, не вернуть назад, я едва приподнимаю дрожащую руку вверх.
Немного задерживаюсь у линии вздымающейся груди, практически дотрагиваясь дрожащими от волнения пальцами до пуговиц рубашки.
Меня ведет инстинкт, но теперь я уже сомневаюсь, что это инстинкт самосохранения. Скорее, саморазрушения, но я уже не могу противиться сама себе – теперь и мне самой хочется, безумно хочется дотронуться до него, сгладить распаленную ярость, укротить огонь.
Тут или пан, или пропал. Он или задушит после моей наглой выходки своими мощными руками, сильными пальцами, или…
Кладу холодную ладонь на его горячую щеку. И вижу, как его глаза меняются. Удивление, поднявшееся изнутри его естества, словно встает забором и не дает обрушиться лавиной гнева его звериной несдержанности.
Мне кажется, что я словно укротитель тигров, но это ощущение только ускоряет пульс, страха я уже не ощущаю.
Провожу большим пальцем по упрямо сжатому подбородку, все больше смелея от собственной наглости, и чувствую приятную шершавую поверхность его кожи с пробивающимися волосками, жестковатыми, коробящими нервные окончания ладони.
Глаза Марселя в одну секунду меняют цвет – они светлеют и тут же темнеют. Лоб разглаживается, словно он вспомнил о чем-то невероятно приятном, но давно забытом, однако тут же через мгновение хмурится, втягивает воздух сквозь сжатые зубы.
И я понимаю, что его злость, вызванная моими словами, прошла. И тут же выдыхаю облегченно.
— Виктор, вам пора. Увидимся в суде, — он отталкивается от стула, оставляя меня, измотанную только что произошедшими эмоциями, пустую, будто кокон освободившейся бабочки, растерянно сидеть на стуле, поворачивается к отцу, закрывая меня от его внимания. — Настя остается здесь. И больше не покинет этот дом до тех пор, пока я не разрешу. Или до тех пор, пока не закончится действие контракта и мы не оформим развод.