Встречи и расставания - стр. 13
Он не договорил, махнул рукой, зашагал к своим подчинённым, помогающим подняться в машину женщинам.
И тогда Гурьев увидел Сироша, в таком же, как остальные, балахоне, вытащил из рюкзака дневник, записи, таблицы, карту. И тут рядом опять возник черноусый:
– Это представляет ценность?
– Это то, что мы успели сделать…
– Хорошо.
Черноусый распахнул блестящий мешок, протянул руку в перчатке. Гурьев послушно отдал ему бумаги, и они тут же исчезли в мешке.
Он пошёл к машине.
Сирош ждал его. Подал руку, тоже в перчатке, молча указал на овал двери-люка, и Гурьев вошёл в неё, отметив, что машина странная, он никогда таких не видел, по-видимому, специального назначения. Так оно и оказалось, потому что внутри, в металлическом чреве, всё напоминало подводную лодку, и Сирош, подталкивая, провёл его по каким-то отсекам. Пригнув голову в проёме, Гурьев шагнул ещё в один и в дымчатом свете увидел всех, но на всякий случай стал проверять, не забыли ли кого, и не сразу понял, что сказал Сирош.
– Раздевайтесь, – сказал он. – Догола. Одежду бросайте сюда, – показал на высокий ящик в углу. – Так надо.
И исчез, захлопнув металлическую дверь.
И Гурьев первым стал стягивать рубашку, понимая, что и в самом деле так надо.
Скоро они все, в чём мать родила, стояли, плотно прижавшись друг к другу, а сверху полилась вода, липкая на ощупь. Полилась обильно, неэкономно, и Кира Евсеевна не выдержала, проворчала:
– Что же они так открыли…
А Войкова тут же прыснула, шлёпнула пониже спины Ирочку Беловёрстову:
– Во, бабы, прям оргия… Только все квелые, как покойники…
– Помолчала бы, – сказала Кира Евсеевна, поворачиваясь и раздвигая бёдрами Еремея Осиповича и Надю. – Сколько на нас всего…
– А Сирош ничего, – оптимистично произнесла Войкова. – Бравенький. Значит, и мы в порядке будем. Не знаю, как мужики, с ихними пистолетами, а мы, бабоньки, всегда справными будем.
И она опять хихикнула, словно всхлипнула.
И Гурьев подумал, что у неё может начаться истерика, и погладил ладонью по литой спине.
Войкова замерла.
Он ещё несколько раз провёл сверху вниз, из-за жидкости не чувствуя пальцами её кожи, и вспомнил тот давний мираж.
– Это было предупреждение. Знамение, – прошептала Надя. – Это – мы сейчас…
Кто-то всхлипнул.
Потом ещё раз.
И тело Еремея Осиповича затряслось, стало соскальзывать вниз. Кира Евсеевна и Ирочка Беловёрстова подхватили его под руки, помогая выплакаться, понимая и прощая. Только до Войковой не дошла причина, и она хотела выразить презрение, но тут вода перестала литься, дверь открылась.
Сирош протянул им нечто похожее на халаты, все одинаковые, и они стали закутываться в них.
Выходили, садились на скамейку вдоль борта, не чувствуя облегчения, но довольные относительной прохладой.
Машина тронулась, закачалась на барханах.
Сирош указал на свисающие упругие петли, и каждый вцепился в них, стараясь не задевать соседей. А Гурьев наклонился к Сирошу, спросил:
– Ты-то как?
– Есть маленько… – кивнул тот. – Знаешь, о чём я?
– Да. – Гурьев помолчал. – Все знают.
– Там у них всё есть, оборудование, всё как надо, мне уже делали, ещё будут…
– Это облако, буря…
– Испытания, – согласно кивнул Сирош. – А здесь – могильник. Постоянный уровень.
– Крепко хватанули, – произнёс Гурьев и, откинувшись, прикрыл глаза.
Опять навалилась слабость. Тошнило и ничего не хотелось. Даже вспоминать то, что когда-то учили об облучении, рентгенах, уровнях, болезни… Свободной рукой он приобнял Надю. Покачивался в этой странной машине и видел перед собой то пронизанный солнцем знойно-зелёный двор Хатема. То маленькую квартирку, с полочками книг, телевизором, широкой кроватью, прикрытой вышитым покрывалом. То подземную станцию с пультом во все стены… Видения проносились стремительно, не давая возможности ничего осмыслить. Но он и не пытался это сделать. Хотел пожалеть о случившемся, но что-то мешало…