Всё тепло мира - стр. 8

Я миновал ворота и остановился, тяжело дыша. Мне казалось, что сердце трепещется где-то в ушах, уличные звуки затихали на фоне его громкого стука. Я наконец-то выбрался туда, где было моё настоящее место. Районы верхнего города не просто отличались чистотой или ухоженностью, всё здесь специально строили так, чтобы подчеркнуть и усугубить различие, чтобы указать второй, низшей половине населения её место. Меня встретили белые домики с синими крышами, стоящие не так плотно, как тёмные бараки на той стороне ворот. Некоторые были окружены узорными заборчиками. Вдоль дороги стояли деревья, частично уже украшенные к праздникам.

Сезон Тёмных ночей, страшная и непредсказуемо длинная пора для низших, здесь был поводом для гуляний, в первый день начинался карнавал, который продлится четыре дня. Праздник жизни, на котором избранные отметят то, что сами сделали себя такими. Моя семья обожала эти четыре дня, ирония вообще состояла в том, что их обожали многие, даже те, кто никак к ним не относился. Толпы низших выходили посмотреть на праздник, показать его детям — смешаться с толпой, замёрзнуть до полусмерти, но прикоснуться к пресловутому запретному плоду. Я никогда этого не понимал, да и не разделял этой любви к бессмысленным гуляньям. У карнавала была и другая сторона, перед его началом набирали ищеек, чтобы вычислять нелегалов, засмотревшихся фейерверком. И потому я был здесь. Впрочем, я не рассчитывал нажиться, поработав четыре ночи, даже если лёгкая добыча обещала сама бежать в руки. Мне требовалось нечто большее, серьёзное достижение, способное подкинуть меня вверх по пищевой цепочке, и я был уверен, что смогу это осуществить.

Я почувствовал на спине чей-то взгляд и понял, что всё ещё стою, потирая руки, и дёрнул их вниз, попытался засунуть в безнадёжно забитые карманы брюк. Глупый у меня, должно быть, был вид. Я мысленно выругался, коротко обернулся к воротам, козырнул стражнику, лыбящемуся мне со своего поста, и отправился прочь.

Улицы тянулись, переходя одна в другую, спиралями опоясывали город. Я старался не пялиться чересчур явно, но иногда для этого приходилось прямо-таки давить внутреннее ликование и потирать пальцы, которых, казалось, касались тысячи невидимых иголок.

Незаметно я вышел к реке, вдоль берегов украшенной узорными кромками льда, и залюбовался на неё. Давно я не был так близко к воде. По моим прикидкам, в паре кварталов впереди начинался центр, за три часа я обошёл большую часть западного города, но так и не решил, что делать. Работу ищейки я представлял не очень внятно, но не думал, что меня ждало что-то сложное, просто стоило определиться — с чего начать.

Впереди, у лавочки стояли двое, сцепившись руками, они поддерживали друг друга, но шатало их всё равно довольно сильно. Третий уже спал на лавке, впрочем, их совсем не волновал тот факт, что он бессовестно игнорировал разговор. Я подвинулся ближе к противоположному краю дороги, чтобы не привлечь внимания, но невольно прислушался к их голосам.

— Да настохренели эти ироды, — распалялся левый собутыльник, как раз в тот момент, когда я проходил у него за спиной.

— Думают, что они чем-то лучше нас, да, — покладисто согласился правый и громко рыгнул, вызвав у друга туповатый смех.

Я ускорил шаг, но обрывок разговора продолжал крутиться у меня в голове, слишком уж подозрительно недовольно это звучало. Слишком неоднозначными были фразы. С трудом припомнив утренний инструктаж в бюро, я отошёл так далеко, как только позволяли характеристики амулета, отцепил его от пояса, чуть не уронив, нежно погладил, сосредоточившись на том, чтобы влить в него немного силы, коротко глянул назад и представил в голове лицо одного из собутыльников. Чётко не выходило, приходилось коситься на них снова и снова, никак не мог запомнить хоть какие-то черты опухших физиономий.