Возможность острова - стр. 35

В такие минуты я часто думал о Клейсте; несколько его строк выгравированы на его могиле:

Я ездил туда в феврале в паломничество. Вокруг лежал двадцатисантиметровый слой снега; голые черные ветви деревьев извивались под серым небом, воздух вокруг словно куда-то полз. Каждый день на могиле появлялся букет живых цветов; я так ни разу и не видел человека, совершавшего этот ритуал. Гёте встречался с Шопенгауэром, встречался с Клейстом, но так по-настоящему их и не понял; прусские пессимисты – вот и все, что он подумал и о том и о другом. От итальянских стихов Гёте мне всегда хотелось блевать. Может, для того чтобы их понять, нужно было родиться под беспросветно серым небом? Сомневаюсь; небо было ослепительно синее, и никакая растительность не пыталась ползти по утесам Карбонерас, но от этого мало что менялось. Нет, честное слово, я не преувеличивал значение женщины. И потом, совокупление… – это ведь геометрически очевидно.

Я сказал Гарри, что Изабель «отправилась путешествовать»; с тех пор прошло уже полгода, но он, казалось, ни капли не удивлялся и вообще забыл о ее существовании; по-моему, люди его, в сущности, мало интересовали. Я присутствовал при его втором споре с Робером Бельгийским, примерно в тех же обстоятельствах, что и в день нашего знакомства; потом еще при одном, но на сей раз рядом с четой бельгийцев сидел их сын Патрик, приехавший в отпуск на неделю, и его подружка Фадия, суперсоблазнительная негритянка. Патрику было лет сорок пять, он работал в каком-то банке в Люксембурге. На меня он сразу же произвел хорошее впечатление, во всяком случае, на вид он казался не таким идиотом, как его родители; впоследствии я узнал, что он занимал высокие посты и через его руки проходили большие деньги. Что касается Фадии, то ей было не больше двадцати пяти и ей трудно было дать какую-либо оценку, кроме чисто эротической; впрочем, ее это, похоже, не сильно волновало. Грудь частично закрывало белое бандо, ниже была обтягивающая мини-юбка, вот более или менее и все. Я всегда скорее одобрял такие вещи; а в остальном – у меня не стояло.

Эти двое были элохимитами, то есть принадлежали к секте, почитающей Элохим, инопланетян – творцов человечества, и ожидающей их возвращения на Землю. Я прежде не слышал о подобной чуши, поэтому во время обеда как-то следил за разговором. В общем, они считали, что в основе всего лежала ошибка в греческом переводе Книги Бытия: слово «Творец» – «Элохим» – употреблено там не в единственном числе, а во множественном. В наших создателях не было ничего божественного или сверхъестественного; это вполне материальные существа, которые стояли на более высокой, нежели мы, ступени эволюции, умели совершать космические перелеты и творить жизнь; кроме того, они победили старость и смерть и жаждали поделиться своими секретами с самыми достойными из нас… «А-а, – сказал я себе. – Вот в чем морковка, меня, кажется, собираются доить».

Чтобы Элохим вернулись и открыли нам способ избежать смерти, мы (то есть человечество) должны вначале построить для них посольство. Нет-нет, не хрустальный дворец со стенами из гиацинта и берилла, а что-то простое, современное и симпатичное – но не лишенное комфорта, ведь пророк утверждает, что им очень нравятся джакузи (у них был и пророк из Клермон-Феррана). Строить посольство он собирался сперва в традиционном месте – в Иерусалиме, но там хватало своих проблем, соседских разборок – в общем, это пришлось не ко времени. Ожесточенная перепалка с раввином из Комиссии по мессиям (специальный орган в Израиле, отслеживающий подобные случаи) навела его на новую мысль. Совершенно ясно, что евреи обитают в неудачном месте. Когда создавалось Государство Израиль, то, конечно, думали о Палестине, но не только, предлагали и Техас, и Уганду: там тоже немного опасно, но не до такой степени. Короче, добродушно подытожил раввин, не стоит слишком зацикливаться на географических аспектах. «Бог вездесущ, – провозгласил он. – Все мироздание исполнено Его присутствия». («Я хочу сказать, – извинился он, – для вас – присутствия Элохим».)