Размер шрифта
-
+
Вот именно так и никак по другому - стр. 8
и стыдно, что при всех, средь бела дня,
однажды над Стромынкой и над парком,
как воробья, репейник и скакалку,
Ты из кармана вытряхнешь – меня.
«Сломай стишок, увидишь ты внутри…»
Сломай стишок, увидишь ты внутри,
как мало общего у них у всех с людьми.
Я – это очень, очень просто:
немного тщеславья, немного терпенья
плюс тела бедного кулёк,
который я тащу через года,
как будто что-то ценное таскаю
(ведь даже я подвержен тленью).
Я этого не понимаю.
«Мне 30 лет…»
Мне 30 лет,
а всё во мне болит
(одно животное мне эти жилы тянет:
то возится во мне,
то просто спит,
а то возьмёт – и так меня ударит,
что даже кровь из дёсен побежит).
Любовь бессмертная – любовь простая
Есть фотография одна
(она меня ужасно раздражает),
ты там стоишь в синюшном школьном платье
и в объектив бессмысленно глядишь
(так девочки всегда глядят,
и в этом смысле мальчики умнее).
Прошло лет 25
(ну 26),
и скоро почки жирные взорвутся
и поплывут в какой-то синеве.
Но почему ж тогда так больно мне?
А дело в том,
что с самого начала
и – обрати внимание – при мне
в тебе свершается такое злое дело,
единственное, может быть, большое,
и это дело – недоступно мне.
Но мне, какое дело мне, какое
мне дело – мне
какое дело мне?
«А я ещё империю любил…»
А я ещё империю любил
(она б любить меня не стала),
но вот когда она пропала —
не по моей вине пропала —
я никого не полюбил.
Я ничего ещё не отдавал:
ни голову, ни родину, ни руку —
ну может быть, какой-то смерти мелкой
[а может быть, какой-то смерти крупной],
я выпустил из рук горящей белкой
(я выронил ее купюрой круглой), —
но я по-крупному – не отдавал.
Так пахнет ливнем летняя земля,
я не пойму, чего боялся я:
ну я умру, ну вы умрёте,
ну отвернётесь от меня —
какая разница.
Ведь как подумаешь, как непрерывна жизнь:
не перервать её, не отложить —
а всё равно ж – придётся дальше жить.
Но если это так (а это точно так),
из этого всего:
из этой жизни мелкой
[а может быть, из этой жизни крупной],
из языка, запачканного ложью,
ну и, конечно, из меня, меня —
я постараюсь сделать всё, что можно,
но большего не требуй от меня.
«Так дымно здесь и свет невыносимый…»
…
…
…
…
…
Так дымно здесь
и свет невыносимый,
что даже рук своих не различить —
кто хочет жить так, чтобы быть любимым?
Я – жить хочу, так чтобы быть любимым!
Ну так как ты – вообще не стоит – жить.
А я вот всё живу – как будто там внутри
не этот – как его – не будущий Альцгеймер,
не этой смерти пухнущий комочек,
не костный мозг
и не подкожный жир,
а так как будто там какой-то жар цветочный,
цветочный жар, подтаявший пломбир,
а так, как будто там какой-то ад пчелиный,
который не залить, не зализать…
Алё, кто хочет знать, как жить, чтоб быть любимым?
Ну чё молчим? Никто не хочет знать?
Вот так и мне не то чтоб неприятно,
что лично я так долго шёл на свет,
на этот свет и звук невероятный,
к чему-то там, чего на свете нет,
вот так и мне не то чтобы противно,
что тот, любой другой, кто вслед за мною шёл,
на этот звук, на этот блеск пчелиный,
на этот отсвет – все ж таки дошёл,
а то, что мне – и по какому праву —
так по-хозяйски здесь привыкшему стоять,
впервые кажется, что так стоять не надо.
Вы понимаете, что я хочу сказать?
Огромный куст, сверкающий репейник,
который даже в джинсы не зашить —
последний хруст, спадающий ошейник —
что там ещё, с чем это всё сравнить?
Так пусть – гудящий шар до полного распада,
Страница 8