Восвояси - стр. 13

Наверное впервые в жизни, Хабхабычу не хотелось просыпаться. Мягкая, из гусиного пуха перина притягивала и отказывалась выпускать старческое тело из своих объятий.

А ведь еще вчера вечером Давид всячески противился ложиться спать на единственную в доме кровать, которую Амалия настоятельно ему уступила. В душную летнюю ночь не очень то и привлекало спать на толстой перине, укрываясь таким же пышным пуховиком.

То ли память подвела, то ли за несколько месяцев жизни в Германии Хабхабыч успел забыть преимущества степных “землянок”, как местное население называет свои саманные домики. В однокомнатной полутемной лачуге с земляным полом, крытой аккуратно уложенными поверх деревянных жердей связанными пучками соломы, было намного прохладнее, чем на улице.

Во дворе мазанки, под тенистым душистым тополем расположился невысокий деревянный настил. Не очень широкие, но достаточно вместительные нары. В прошлую ночь на них поместились три постели: Виктора, Амалии и Урала.

Сейчас же там, на столовой в ромашку клеенке был накрыт скромный дастархан: десяток печенек, курт, конфеты и баночка смородинового варенья. С краю дымился паром на электроплитке заварочный фарфоровый чайничек. Рядом стоял эмалированный чайник с кипятком и глубокая пиала со свежими сливками.

Из летней кухоньки, выложенной кладкой в один силикатный кирпич, к импровизированному столу подошла Амалия и поставила на дастархан тарелку со стопкой свежеиспеченных румяных блинов. С чувством исполненного долга, по старчески кряхтя и шумно вздыхая она присела на край настила. Скрестив на животе руки и что-то бормоча себе под нос, хозяйка дома ждала гостей к завтраку.

Еще на заре, не попрощавшись с приезжими из Германии, десятилетний Урал погнал на выпас поселковое стадо.

Несколько метров вглубь двора виднелся покошенный, сколоченный из неотесанного горбыля сортир. Рядом с типичным для сельской местности туалетом стоял выкрашенный в синий цвет “Мойдодыр”. Ржавые подтеки и помятые бока свидетельствовали о многолетии умывальника. Возле него сейчас брился Виктор.

В низкую дверь мазанки вышел во двор Давид. Он был бос, в широких тренировочных штанах “Адидас” и белой безрукавке. Не спеша, слегка подтягиваясь, старик направился в сторону нар под тополем.

– Scheiße[14]! – громко выругался Хабхабыч и тотчас запрыгал на одной ноге. – Верблюжья колючка. Как же я мог про них забыть!

Амалия и Виктор посмотрели в сторону старика и весело рассмеялись.

Припадая на одну ногу Хабхабыч захромал к нарам. Подвывая буквально завалился на настил.

Амалия успела скрыться в летней кухне и поспешая вернулась оттуда с домашней аптечкой в руках. Примостившись у ног Хабхабыча она достала из пластмассового коробка вату и йод. Второпях надев на переносицу прихваченные на кухне очки, полуслепая старушка наклонилась поближе к ступне Давида.

– Заноз не видно, – уж очень лаконичным было ее заключение. – Медицина тут беспомощна. Будем резать по живому.

Еще пуще прежнего рассмеялся Виктор.

Обильно смочив йодом солидный кусок ваты, Амалия протерла старику считай что всю ступню.

Не сразу, но Давид почувствовал жгучую боль. Старик взвизгнул и машинально обхватил ногу двумя руками.

– Не боись, батя! – успокоил отца подошедший к ним Виктор. – До свадьбы заживет.