Волосатая обезьяна - стр. 5

В такт своим словам он бьет кулаком по стальным брусьям. Все в бешеном самохвальстве тоже стучат кулаками. Сквозь оглушительный металлический стон резко продолжает звучать голос Янки.

Ты говоришь, что мы рабы? Врешь! Мы правим всем. Эта богатая сволочь думает, что она что-нибудь значит, но она ровно ничего не стоит. Она не на месте. А мы, ребята, мы – в самом движении. Мы – в корне всего, мы – все!

Падди, который с самого начала речи Янки прикладывается к бутылке, сидит сначала с испуганным видом, но потом впадает в состояние полного равнодушия и лишь прислушивается к его словам с некоторым любопытством. Янки, заметив, что губы старика беззвучно движутся, заставляет громким криком стихнуть бушующий вокруг него рев.

Эй, вы, ребята, потише на одну минутку! Старый леший хочет что-то сказать.

Падди(откидывает назад голову и разражается насмешливым хохотом). Хо-хо-хо-хо!

Янки(поднимая сжатые в кулаки руки). На кого ты лаешь, старый хрыч?

Падди(начинает петь с бесконечным добродушием в голосе).

Янки(так же добродушно прерывает Падди хлопком по голой спине, который отдается, как выстрел). Вот это правильно! Теперь ты сказал кое-что умное. Плюнь на всех! Ни о ком не думай. Это – дело. На черта тебе чужие заботы? Я могу сам о себе позаботиться, понял?

Среди стальных стен глухою дробью бьет восемь склянок, словно огромный гонг звенит в самом сердце парохода. Все машинально вскакивают и молча проходят гуськом в дверь в глубине сцены, подобно тому как арестанты в каторжной тюрьме идут на работу.

Янки(хлопая Падди по спине). Вот и наша вахта, старая балалайка! (Насмешливо.) Пожалуйте в ад! Поешь-ка угольной пыли. Испей-ка немного жары. Так надо, понял? Делай вид, будто тебе нравится, или околевай.

Падди(с веселым вызовом в глазах). К черту вас всех! Не стану я на вахту! Пусть меня штрафуют, будь они прокляты! Я не такой раб, как вы. Я посижу здесь спокойно, буду себе пить, думать и мечтать!

Янки(с презрением). Думать и мечтать!? Далеко это тебя приведет! Думать? Что общего имеет мысль с нашей работой? Мы двигаем, не так ли? Скорость – это мы? А ты – это туман. Но мы пробиваемся сквозь туман, делая двадцать пять узлов в час! (С укоризной поворачивается к нему спиной.) Тьфу, даже тошнит от тебя! Да, мы не на месте.

Большими шагами уходит в дверь. Падди что-то напевает про себя, сонно мигая глазами.

На следующий день, в море. Часть палубы, где отдыхают пассажиры.

Мильдред Дэглас и ее тетка лежат на шезлонгах.

Мильдред – девушка лет двадцати, худенькая, хрупкого сложения, с красивым бледным лицом, которое портит презрительное выражение собственного превосходства. Она беспокойна, нервна, вечно недовольна и измучена своим малокровием. Вся в белом.

Тетка – гордая и полная grande-dame[3]. Великолепный образец своего типа, вплоть до двойного подбородка и лорнета. Одета с большими претензиями, как бы из опасения, что ее лицо недостаточно определяет ее высокое положение в обществе.

Впечатление, требующееся от этой сцены: прекрасный, полный движения океан вокруг, облитая солнцем палуба и свежий морской ветерок. А на этом фоне – не гармонирующие с его естественностью, малоподвижные фигуры. Тетка напоминает огромный кусок серого теста, слегка тронутого краской, а у племянницы такой вид, будто вся сила ее иссякла еще до ее появления на свет.