Вокруг державного престола. Батюшка царь - стр. 15
Когда старик вставал, Никон ходил за ним по пятам: куда тот – туда и он. Какое дело старец собирался делать, такое подхватывал и Никон. Он чинил его одежду, вырезал деревянные миски и ложки, разжигал печь и готовил скромный ужин. И делал это молчаливо и смиренно, ни в чем не перечил, даже если Елеазар ворчал и за что-то корил его.
Иной раз Никон так взглядывал на него, что Елеазар только и мог, что перекреститься от удивления: откуда же в человеке столько неистовства и гордыни берется?
Преподобный не прогонял его. Постепенно он и сам привык к задушевным беседам с Никоном, и все чаще встречал его теплой задушевной улыбкой, считая лучшим своим учеником.
Просиживая долгими ночными часами в библиотеке и занимаясь переписыванием старинных рукописных богословских книг, Никон внимательно изучал, сопоставлял и находил неизбежные расхождения в толкованиях исторических событий, делая пометки на полях черновых тетрадей. В отдельную тетрадь он выписывал особенно понравившиеся ему изречения древних философов и богословов.
В ту самую свою первую и тяжелую для Никона зиму в скиту снег запоздало укрыл задеревеневшую и потрескавшуюся от мороза землю тонким рваным покрывалом. Но все равно всё вокруг вскоре забелело и сделалось ровным и чистым: и тайга, и море, и обрыв над Троицкой губой. Разбросанные по острову избы монахов вросли в большие и неровные сугробы и выглядели обезлюдевшими. И только слабые струйки дыма указывали, что здесь ещё теплится жизнь.
По ночам до слуха Никона, одиноко сидящего в своей маленькой келье, доносился голодный вой волков и тревожное уханье филина. Когда опускались сумерки, длинные черные тени, выступая из тайги, всё больше сгущались вокруг его кельи, Никон усаживался у крохотного слюдяного окошечка, и при свете лучины (ворвань он берег про запас) долго и безотрывно смотрел на дремучий и страшный лес. Вместе с ночной темнотой в его душу проникали грусть и отчаяние, заставляя сердце сжиматься от безысходности и непонятной тоски.
Снег падал сплошной белой стеной по несколько дней, метели сменились крепкими морозами. Повырастали сугробы, и дороги сделались непроходимыми. Монахи, не успев перебраться из своих разбросанных по острову келий в общие жилые монастырские хоромы, с трудом пробирались по лесу на лыжах на воскресные Литургии. Они возили с собой лопаты, чтобы в случае необходимости откапывать дорогу в снегу.
Монахи редко покидали свои кельи. И Салмову по приказу Елеазара приходилось почти каждый день ездить за самыми упрямыми из них на санях и уговаривать перебраться в жилые монастырские хоромы.
Переселившись, монахи занимали небольшие комнатные клетушки на первом этаже. Они не мешали друг другу. И каждый день их суровой и аскетической жизни по-прежнему был строго расписан и заполнен молитвенными правилами и уроками, получаемыми от Елеазара и других преподобных старцев.
Прочитав молитвы и отбив не одну сотню поклонов о каменный и заиндевевший пол, Никон со стоном отчаяния падал на свою неудобную жесткую лежанку в крошечной узкой келье под лестницей, которую он занял в числе первых. Часто не в силах уснуть, он закидывал руки за голову и предавался воспоминаниям. Как будто наяву вставали перед ним торжественные богослужения в Казанском соборе, на которых ему довелось присутствовать, пышные царские выезды. Мысленно он входил в придел и, замерев от волнения, слушал знакомое звучное хоровое пенье…