Во имя Мати, Дочи и Святой души - стр. 23

И посмотрела на Иру – почти как смотрит сама Свами, почти как лики с икон.

До чего же здорово говорила Соня. А ведь почти ровесница Клавы. Потому что уже пожила в семье, потому что привыкла ходить, учить истине.

После такого ответа больше никто ничего спрашивать у Сони не стал.

– Очень хорошо, сестра Соня, – сказала Свами. – Благодать льется из твоих золотых уст. Но заметьте, сестры и братья, сегодня вылилась правда у тех, кто причастен больше к новой сестре нашей Калерии. Братик Валерик – верный ее боровок, сестрица Соня – первая сестра и наставница, братик Толик – через сестрицу Соню. Значит вопросы есть и к сестре Калерии.

Клава поняла, что ее выход.

Она встала рядом с Соней, сбросила свой серебряный плащ, давно уже не стыдясь раздеваться при всех – почти сутки!

– Вот и Калерочка наша, – сказала Свами. – А жалейка-то припухлая. Мало, Валерик, бальзама кладешь своей сестричке. Скажи сначала мне, сестра Калерия, как тебе в новой семье показалось?

– Ой, сладкая Свами, так хорошо, так светло. Позвали когда хором Госпожу Божу, я вся прямо как взлетела! И все любят так, все целуют.

Клава говорила чистую правду, в эту минуту ей очень-очень нравилось всё. Но и немного она наигрывала, чтобы понравиться и Свами, и всем.

– Лучше чем прежде в мирском доме?

– Конечно, лучше! Дома – гадость одна.

– А папа твой мирской к тебе в трусы не лез, сестричка? – спросил горбун Григорий.

– Конечно, лез. Полезет ко мне, а потом к матке перелезет! И пьяный, и вообще.

Примерную правду она говорила, но получалось как-то не так. Почему-то похоже получалось как у Толика про пепси. Здесь – иначе говорят, как Соня, но Клава не умела.

И Свами перевела вопросы в другую сторону.

– А вот ты, сестричка, с нами первый день, многого еще не понимаешь, как мы живем, вот и скажи просто, как новенькая: что ты думаешь про Валерика, который рассказал, что мечтает запустить своего мерзкого червя в меня, свою матерь духовную, через которую с ним сама Мати небесная говорит? Что ты про это думаешь? Да и брат Григорий поведал похожее.

Клава не знала, что ответить. По школьной привычке надо было не выдать товарища, заступиться, но ведь здесь, если начнешь вилять, и сама в виноватых окажешься! Да и Свами всё понимает – виляй не виляй. И лики со стен и с самого потолка пронзают насквозь иссиними очами.

– Он правду сказал. А что хочет ход червем сделать – все мальчишки иначе любить не умеют. Если хочет – значит любит тебя, сладкая Свами. Ты такая!.. Такая, что тебя нельзя не любить. Даже невозможно. И я тебя очень люблю.

– Но ты ведь не хочешь, как он?

– Так у меня же нет совсем, – и Клава показала рукой, где у нее нет.

Все засмеялись громко, что не соответствовало духу ритуальной радости.

Свами не рассердилась на неуместный смех.

– Ну хорошо. Пора раздать всем сестрам. И братикам тоже. Главный грешник здесь у нас… Ну-ка, ты ответь, – обратилась она опять к Клаве, – кто здесь главный грешник сегодня?

Одного кого-то придется выдать на муку какую-то. Клава быстро поняла, кто рассердил Свами и подыграла ей, хотя и начала издалека:

– Главная я, потому что один день здесь, еще не очистилась…

– Молодица, сестричка, – нетерпеливо прервала Свами, – а после тебя кто?

– После меня – братик Толик. Потому что от мирской скверны не очистился.