Вкус плода воображения - стр. 13
присутствие отца, точнее запах его любимого парфюма. Аромат заполнял и перебивал все запахи вокруг. Будто на остывающих углях костра кто-то нагревал смесь цветков лаванды, восточных специй и веточек смолы. Бессильно было и ещё одно предельно развитое из пяти органов чувств – ясновкусие: Познающий мог почувствовать вкус крепкого чёрного кофе, который терпеть не мог, предпочитая пить только чай, и точно бы понял, что отец рядом. Он был бы и рад уже почувствовать эту кофейную горечь, услышать хоть слово, любое, даже самое унизительное в свой адрес, вдохнуть еле улавливаемый аромат парфюма отца, но тот никак себя не проявлял. Оставалось лишь ждать.
Тишину вдруг прорезал набирающий силу звон полуденных часов. Вместе с ним проснулись и остальные механизмы: в кабинете их насчитывалось не меньше десятка, разных форм и размеров, словно оркестр, приветствующий новый час. Их синхронный гул мгновенно перекрыл старания единственного экземпляра – старинных часов с кукушкой. Она, выскочив на тонкой пружине из лакированных дверец, что открылись над циферблатом, начала нетерпеливо клевать невидимые секунды, словно пытаясь угнаться за временем. Её знакомое «ку-ку» слышал только Познающий, но лишь в голове, автоматически продолжая отсчёт, когда все часы, включая вновь скрывшуюся внутри кукушку, погрузились в молчание. Это уже не было гипнотическим трансом – скорее, поздним обратным отсчётом перед запуском собственного двигателя, своей энергии. Он должен был обнулить время и дать старт самому себе, чтобы окунуться в рутину этого дня. Но тут внезапно вспыхнувший голос отца в голове и поток необъятной мощнейшей энергии приковали его к креслу, не позволяя двинуться с места:
– Она не способна понять этом мир настолько глубоко, чтобы ты тратил на неё не только свою силу, но и время. Ещё один неверный шаг и процесс будет необратим, слышишь?!
– Я её не брошу! – ответил зачем-то вслух Познающий и посмотрел на фотографию отца. Стекло под рамкой, защищающее фото от повреждений и пыли, треснуло. – Не надо меня пугать, отец, – продолжил он говорить как ни в чём бывало. – Ты бы лучше помог, а не запугивал или боишься, что всё будет как с…
– Не смей произносить её имя, не смей даже думать о ней!
– А не то что? Что ты сделаешь?
Стекло в рамке окончательно треснуло, и в самом центре фотографии постепенно растекалось темноватое пятно. Потянулся лёгкий дымок, и снимок начал медленно тлеть, как прошлое, которое вдруг решило уйти само. Познающий не стал паниковать: поднялся, налил из графина, что стоял на подоконнике, воды в стакан и вылил на тлеющее фото. На месте фотографии остались только обожжённые края. Но он тут же подумал, что наверняка в старом альбоме найдётся ещё парочка таких снимков… осталось только вспомнить, куда он его убрал.
Отец не произнёс больше ни слова, лишь головная боль разрослась глухим эхом, и Познающему захотелось выйти во двор, почувствовать ветер и свежий воздух. Если боль не отпустит, придётся снова пить таблетки, которые вроде бы спасают, но после всегда настигают своим тяжёлым побочным эффектом – вкусом одиночества, кислым и ноющим, хуже самой боли.
Осенний воздух, пока ещё наполненный остатками лета, дал ему почувствовать себя немного лучше. Познающий вдыхал кислород середины сентября полной грудью, стоя прямо у подъезда, не обращая внимания на редких прохожих и играющих на детской площадке неподалёку двух маленьких детей. Их мамы, не отводя глаз от малышей, спорили с привычной для двора запальчивостью – надо ли ставить детям прививки: вакцину от гриппа, или лучше надеяться на природный иммунитет, забывая, что их слова разносятся дальше, чем кажется. Познающий невольно слышал их разговор, собирая кусочки тревог, и был крайне раздражён. Он уже почти готов был прочесть им лекцию о вреде излишней медикализации, как во двор въехало старенькое такси и подъехало к его подъезду. Оно отвлекло внимание мам и разрядило возникшее было напряжение. Вся эта сцена почему-то подбросила Познающему мысль: почему, когда только-только начинаешь приходить в себя, мир тут же находит способ испытать твои границы? Злость на себя накатила неожиданно – он снова позволил чужому разговору легко проникнуть за внутренние стены. Граница между миром внутри и снаружи вдруг стала зыбкой ровно настолько, чтобы почувствовать, как даже после смерти отец умеет её переступать. Как умеет создавать эффект неожиданности, вмешиваться, когда этого совсем не ждёшь, напоминая о себе жизненной силой, не связанной ни временем, ни расстоянием.