Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (III) - стр. 48

Включив в салоне свет, Зайцев стал внимательно осматривать его.

– У одного гада я нож заметил, – сказал Василий.

– Будь спок, не пырнули… Я же сказал, всё в порядке, – промямлил Аскеров.

– Какой в порядке?! Ты же замёрз! Руки и нос белым-белы. За окном под тридцать, а ты – «всё в порядке», – как-то весело передразнил он и рванул с места.

– Ничего, сейчас заедем ко мне. Стакан первача опрокинешь, придёшь в себя. У меня огонь-самогон. Свеженький. Сегодня сварил.

– Не пью я, – вяло сообщил Исмаил.

– А я тебя не поить, а обогреть собираюсь.

– Дома отогреюсь.

– Нет, брат, шалишь! Выпьешь! – уверенно сказал ему сосед. – У меня праздник! Дочь родилась! Из больницы еду.

Изобразив на окоченевших губах улыбку, Аскеров с трудом выдавил:

– Поздравляю…

Ему хотелось пожать лежавшее на руле Васино запястье, а руки – очугунели. И вообще его словно парализовало. Как ни старался, а выбраться из «москвича» самостоятельно Исмаил не мог. И он уже не артачился, когда Василий, взвалив его на спину, занёс к себе домой.

– Сейчас оклемаешься! – твёрдо пообещал Василий, наливая из баллона в фаянсовые кружки мутной жидкости.

– Пей! Это первачок! – похвастал он. – За дочку! Она тоже мой первачок… Давай, давай! Зажми нос и опрокидывай.

И, сам зажав ему нос, Василий влил в его онемевший рот всё содержимое. Исмаил даже не почувствовал горечи Васиного напитка.

Несколько минут спустя руки вспыхнули таким жаром, будто кто их сунул в горящие угли мангала. От боли Исмаил, аж, скрипнул зубами.

– Ой, как горят, – тряся руками, пожаловался он.

– Вот теперь порядок! Вот теперь отходишь, – ликовал Василий и снова налил в свои огроменные кружки ядовитой мути.

Как его сморил сон, Исмаил не помнил. Ещё бы, после двух кружек отборного первача! Да ещё с непривычки. Проснулся он под тяжеленным ватным одеялом и двумя тулупами. Скорее не проснулся, а очнулся. Сработали внутренние часы. Ему не надо было даже смотреть на ходики. Он и без них знал – ровно семь тридцать. Удивился, однако, он и этим ходикам, и всей незнакомой ему обстановке. «Откуда они? Где я?» – помотал он головой.

Ответ на его вопросы прозвучал с улицы голосом Васи Зайцева.

– Нина! – окликнул он, идущую на работу женщину. – У меня дочка народилась!

– Поздравляю, Василёк!

– Спасибо!

– Да ты погодь, Нина, – остановил он её. – Я вот что хочу сказать… Ты только не пугайся.

Нина оторопело посмотрела на соседа.

– Твой благоверный у меня…

– Исмаил?.. Почему?.. Что случилось?.. – залпом выпалила она.

– Замерзал он в дороге. Я подобрал его… Спит.

Нина порывом ветра ворвалась в горницу и с придушенной надрывностью – «Миленький, что с тобой?» – бросилась к поднимавшемуся из-под тулупов мужу.

В тот день на работу она не пошла. Она отпаивала его чаем с малиной, парила ноги, а вечером обложила ещё горчичниками. И в тот момент, когда, лёжа под горчичниками, он ворчал на жену, пришёл Василий.

– Ну, как Измаил, первачка больше не хочешь? – спросил он и стал пересказывать, что Нинин муженёк вечор вытворял после отключки. Рвался остановившим его на дороге мужикам бить рожи… Звал с собой Василия. Тот отказывался, а он называл его трусом… Обзывался. Требовал дать ему топор.

– Да хватит завираться! – махнула рукой Нина.

– Хочешь верь, хочешь не верь… Потом повалился на диван и заявил, что мой самогон – настоящая отрава и он, профессор химии, сделает для меня аппарат, который будет гнать лучший в мире хмель.