Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (III) - стр. 35
Постольку поскольку, дело о кончине Каричадзе было закрыто и КГБ не проявлял заинтересованности в причине смерти своего чекиста, врач понял, что и ему нечего было соваться со своими вновь открывшимися обстоятельствами.
Выходит, полковник видел убийцу. Видел, но ничего поделать не мог. Он не в силах был даже смежить веки. Семён тогда одним из первых прибыл на место трагедии и видел умершего. Глаза его были широко раскрыты. И в них застыл жуткий ужас, каким был охвачен полковник. Такого быть не могло, если человек спал. Но следственную группу столь необычная деталь ничуть не озадачила.
Стало быть, полковник находился в сознании до самого последнего вздоха.
Теперь Томаз Георгиевич никогда и никому не сможет рассказать, кто и как убил его. Здесь – никому не нужно, а там и ему всё равно. Там, очевидно, никто не помнит, что было с ними здесь. Точно так же, как и здесь никто из людей ничегошеньки не помнит, что было с ними, прежде чем они объявились тут, на Земле. И все вопросы – Что? Как? Почему? Откуда? и т.д. и т.п. – важны только здесь. Хотя и это не так. Если и важны, то на какой-то короткий промежуток времени. И потом, только кажется, что на них, на эти вопросы, можно ответить. Может, кто и отвечает. Есть аномалии среди людей. Но кто их слушает!? Здесь, на Земле этой, важен ответ на вопрос не для всех, а важен ответ для конкретного и самого дорогого на свете – себя.
Люди живут кажущимся. И вообще они вроде заводных игрушек. И болван тот, кто считает, что он хозяин судьбы своей и что он сам, разумом своим, выстраивает жизнь свою. Думающий так уподобляет себя Богу, встроившему в него механизм, называемый разумностью. Будет то, что будет. И игрушка, самовлюблённо нарекшая себя Хомо Сапиенсом, сделает то, что должна сделать. Мишиев уже в этом нисколько не сомневался. Тысячу раз убеждался. И на других, и на себе. Главное, на себе.
С какой головы, спрашивается, он позвонил Риве? Ведь знал же: телефон прослушивается. Знал – и позвонил. Не сделать этого он не мог. Не мог и всё. Желание было настолько острым и властным, что оно перешибло категорическое табу его вышколенного рассудка. Под его мощным напором оно таки сломалось. Своё рассудочное табу Семёну удалось припереть к стене после очень кстати припомнившегося ему совета одного из легендарных зубров разведки, читавшего им спецкурс в Высшей школе КГБ.
«Осторожность превыше всего, – поучал он. – Поздно дуть на молоко, если обжёгся на нём. Обжечься в нашем деле означает провал. Нельзя допускать такое себе и нельзя позволять этого никому другому из своей команды. Если показалось что-то подозрительным, лучше переосторожничать – отложить, перенести, не пойти. На такой случай надо, разумеется, иметь запасной вариант действий. И обязательно, подчёркиваю, обязательно понаблюдать самому, а лучше поручить кому-нибудь из своей группы, за тем, что «не понравилось». Со стороны всегда виднее. И никогда, ни при каких обстоятельствах, не идти на поводу своих эмоций. Действуйте по поговорке: «Утро вечера мудренее». Если засвербило с утра, дождись другого дня, а если подступило с вечера, пережди до завтрашней ночи. Время разложит всё по полочкам…
Вместе с тем, не сочтите это за противоречие, слушайте себя. Осторожность, безусловно, мудрость великая, но есть кое-что поглубже её. Это чутьё! Инстинкт! Вы их почувствуете. Узнаете. Они ничего общего с логикой иметь не будут, но непрошено и настырно станут выползать из недр вашего сознания и не успокоятся, пока вы к ним не прислушаетесь. Не пренебрегайте ими. Они необъяснимы, хотя точность их уникальна. Однако предупреждаю: слепо идти на их поводу не рекомендую. Возьмите в попутчики Её Величество Осторожность с теми хрестоматийными навыками, которыми вас здесь обучили…»