Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (III) - стр. 33
– А ведь правда! Так оно и есть, – невольно вырвалось тогда у Мишиева.
Цвигун бросил на него жёсткий взгляд.
– Четвёртое, – продолжал Каричадзе. – Проповеди эчмиадзинских сановников и их главы Католикоса стали не только откровенно утверждать избранность армян и второсортность остальных. Они стали наполняться духом агрессивного наступления. Объяснение этому, как я полагаю, лежит в плоскости влияния наших зарубежных коллег на Грегорианскую церковь. Другого объяснения столь подозрительной, странной, если не сказать опасной активности «божьих» проповедников трудно найти… Повторяю, всё это не может не представлять, пусть потенциальную, но реальную угрозу… Имеется в виду та, что, в удобный момент, может больно ударить по нам.
О своих доводах я не раз ставил в известность наше руководство. И однажды, – Каричадзе повернулся к Юнус-заде, – секретарь парткома пригласил меня к себе и сказал: «Я уполномочен руководством сообщить: поднимаемая вами проблема выше компетенции республиканского комитета государственной безопасности»… Товарищи, я сообщаю вам о состоявшемся между нами разговоре, чтобы вы поняли, почему я с этой докладной запиской обратился в Москву. Так сказать, через голову начальства…
– И всё-таки, Томаз Георгиевич, я отношу ваш поступок как раз к тому случаю, когда говорят: «Он выносит мусор из избы…» Вам такое не к лицу… – сурово упрекнул Цвигун.
– Мне не хотелось бы спорить по этому поводу, Семён Кузьмич, – твёрдо проговорил полковник.
– Если у вас всё, то прошу присутствующих высказываться… – после небольшой паузы сказал Цвигун.
Никто, кроме Мокрицы, выступать не стал. Ему, очевидно, надо было дать партийную оценку инциденту.
– Как можно, – пенял он полковнику, – грязнить такие святые для коммунистов имена, как Камо и Шаумян?! И почему фактор многонациональности вы относите к самому уязвимому месту нашей страны? На мой взгляд, он является нашим преимуществом. Мы вместе одолели фашизм. Мы живём единой семьёй. Союз наш нерушим. А после разоблачений сталинско-бериевских искривлений советский народ ещё теснее сплотился вокруг Центрального Комитета партии, возглавляемой верным ленинцем Никитой Сергеевичем Хрущёвым. И вообще мне непонятны инсинуации в адрес такой яркой личности, как Анастас Иванович Микоян…
– Да-а-а… – протянул генерал и жестом руки попросил умолкнуть партийного босса, которого могло занести на баррикады Парижской коммуны.
Выжидательно уставившись на Цвигуна, Юнус-заде послушно затих.
– Да, полковник, ты со своим анализом немного того… – генерал усмехнулся, – переборщил. Самого Председателя Президиума Верховного Совета СССР определил в пособники вражеским лазутчикам…
Семён Кузьмич произнёс это, конечно, осуждающе, но тоном товарищеской подначки. Все засмеялись.
Полковнику, однако, было не до смеха. Даже эта доброжелательность ничего хорошего ему, Каричадзе, не сулила. Наверняка к его аналитике, вернувшейся из Москвы, приложили и рекомендации на его счёт… Семичастный не преминёт с ним расправиться. Он с первого дня, как занял кабинет главы Лубянки, сразу обозначил своё недоверие к кадровым сотрудникам органов госбезопасности. И не только к тем, кто был чем-то замаран, а ко всем без исключения. А он, Каричадзе, пожалуй, из последних оставшихся от старой гвардии.