Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (II) - стр. 2

Учитель провожал его не без цели. Больно уж ему хотелось на денек-другой заполучить сборничек Хайяма.

Муся порхала из комнаты в кухню и назад. Такой окрыленной Фима не видел ее с тех пор, как пропал отец. Еще бы! Ее сын, вместе со свои школьным педагогом, как два приятеля сидят в их тесной гостиной за чашечками приготовленного ею кофе и ведут умный разговор о бытие, о Боге, о человечестве. Ей не важно было зарываться в их беседу. Важно, что мальчик ее совсем не из пропащих, как чешут языками на лимане. Ишь, как бойко и по-дружески говорит он с учителем. Тот его поправляет, над чем-то добродушно посмеивается, иногда соглашается, а иногда, чему-то поразившись, спрашивает: «Откуда ты это знаешь?»

– Так он у меня, знаете, сколько книжек начитал?! – не удержавшись, вмешивается она. – Не какие-то там, а взрослые книжки.

– Это видно невооруженным глазом,– стягивая, впившиеся в переносицу, щёчки пенсне, кивает Андриян Сидорович. – Но вот, что я вам скажу Мария Борисовна. Читают многие, а вот критически подходить к тому, что вычитали, проанализировать и составить свое, не внушаемое со стороны мнение, не каждый может. Так появляется широта мышления. Так, скажу вам, рождается мировоззрение. Признаться, сегодня, ваш Ефим, меня, прямо-таки, наповал сразил…

Он стал рассказывать о состоявшемся диспуте. И вспыхнула потемневшая было бирюза материнских глаз. Как она радовалась и, как он был рад за нее… Но он же, именно он, стал виновником того, что они опять потускнели. Почти навсегда.

Засиделись они тогда допоздна. Возвращаться на другой конец Одессы, причем ночной, страшной, как лезвие ножа, было опасно. Он-то, Фима, хорошо это знал, а учитель словесности, витавший в розовых эмоциях философии, не отдавал себе в этом отчета.

– Ма, я провожу Андриана Сидоровича.

– Ни в коем случае! – заартачился педагог.

– Не вздумайте отказываться. Здесь у нас не просто. А Фимочку тут знает каждая собака… Спокойней будет и нам и вам,– сказала мама.

Через несколько домов из кромешной тьмы дорогу им заступило несколько корявых силуэтов.

– Куда шкандыбите, мать вашу?! – прохрипел один из них.

Приостановившись и, на всякий случай, заслонив в камень напрягшегося от испуга Андрияна, Фима спросил:

– Борзой, это ты?

– Неужто, Сапсанчик? – не без удивления и радушности, откликнулся тот же голос с хрипотцой.

– Не, не я… Богдыхан китайский,– зло пыхнул Фима.

– А мы за тобой как раз,– обрадовано сообщил один из силуэтов.

– Что так?

– Пахан зовет,– хрипнул Борзой.

– Провожу гостя… Моего школьного учителя… И сам приду…

– Далеко ему?

Заикаясь, Андриян назвал адрес.

– Ух, ты! Далековато! – матюгнулся хриплый силуэт, а потом приказным тоном, произнес:

– Оставь его. Сам допехает. Щеголь ждать не любит.

– Борзой, не выгибай из себя бугра! – шагнув на голос, жестко осадил Ефим.– На разборке пахан возьмет мою сторону. Нельзя оставлять добрых к нам людей на чужих дорогах.

– А что делать? – спасовал Борзой.

– Лошадник с вами? – спросил Ефим.

– Здесь я, Сапсанчик,– подал голос один из двух, незаметно пристроившихся у них за спиной.

– Где твоя пара гнедых, Юрок?– спросил он.

– Неподалеку. Попёхали! – пригласил Лошадник.

– Ну вот, Андриян Сидорович, вас сейчас доставят в самом лучшем на лимане экипаже,– взяв под руку дрожащего всем телом словесника, пообещал Ефим.