Вихрь переправ: 3. С собой проститься придётся - стр. 3
– Иди, иди, давай, – напирал тут же суровым тоном голос Марика. – Тебе и того довольно. Небось, господин не поскупился.
– Не поскупился, – передразнила его с едкой интонацией та же потаскунья.
– Ну и закройся на замок, – ледяным, беспрекословным голосом приказал охранник.
Надо бы ему вменить: урезать общение с этими особами. Нечего с ними лясы точить, иной раз молчание действует на людей пуще слов. А с другой стороны, повторять подобные ночи он расхотел. Угарные ночи, затмевающие совесть, но бессильные пред памятью. Что толку с них, если после похмелье жёстче и беспощаднее, чем от крови и алкоголя?
Кровь…. Да, когда-то она дала ему краткость забвения. На месяц? Три месяца? А потом? Выяснилось довольно скоро, что он не подвластен зову крови, как большинство. Слабость, что подтачивала многих, в нём обрела столь мощную силу, что за пять месяцев из рядовых вурдалаков он выбился в единственного лидера своего города. А затем, будто застрял в петле времени, повторяя ритуал оргии еженощно, а днями руководя кровавой сетью вурдалачьей группировки.
Голоса в коридоре стихли. Он прошёл к стене, служившей перегородкой меж кабинетом и спальней, нащупал секретный рычаг, нажал, тем самым отворив дверь, замаскированную под книжный шкаф.
Слова шлюхи застряли в его гудящем мозгу: она назвала монстром – кого? его? или Марика? Даже странно, но его отчего-то цепляло простецкое ругательство. А ведь в постели оно имело совершенно иной оттенок и вкус из тех же уст. Ну да, это то же самое, как и с прочими словами: важен смысл вложения, а не внешняя оболочка. Те же понятия "мрачный", "серый", "тёмный" не всегда несут в себе оттенки чего-то зловещего и тягостного. Ведь и грозовая, свинцовая туча – с виду угрюмое создание – может одарить кого-то радостью: разразиться долгожданным дождём.
Он улыбнулся этому размышлению, совсем чуть-чуть, уголками губ, но оказавшись уже у самой постели, на которой царил хаос из скомканных и несвежих простыней, очнулся и помрачнел.
Здание, в котором располагались штаб-квартира вурдалаков и частные покои вожака, не особо удовлетворяло его вкусу и потребности в одиночестве. Народу тут околачивалось прилично по делу и без; он и рад бы всех выпроводить, и те бы подчинились беспрекословно – так возвеличилась его власть – но тем он и отличался от предшественников, что проявлял себя внимательным властителем.
«Как ни борись с природой души, а не вытравишь из себя гуманность, если такова дана тебе вселенной» – так говорила она в ненастные дни его жизни, прошлой жизни. Когда он решился идти по головам, зная – терять больше нечего – её голос вывел его из мрака и удержал то немногое достоинство, что сохраняет в человеке человека. Именно тогда это его спасло и выдвинуло на голову выше всех прочих. Даже самые пропащие и гнусные типы устали от бездушной жестокости и презрения, и стоило дать им крупицу уважения и толику любви, как его возвели в ранг бога. Как ни борись с природой души…
Он с остервенением сорвал простынь, за ней другую и так – пока ложе не стало таким же нагим, как он минутами ранее. Из платяного шкафа, единственного, кроме кровати, предмета мебели, он вынул порцию свежего постельного белья и скрупулёзно принялся выстилать простынь, с маниакальной дотошливостью заправляя уголки и разглаживая мельчайшие складочки. Если «проводы» отработавших куртизанок он сбагривал на подручных, застилку белья не доверял никому, даже горничным. Ещё один пунктик.