Весна воды - стр. 24
– Мне вообще никак, – признался Лева. – Столько обезбола вливают, что голова кругом идет. Легально обдалбывают два раза в день.
– Везет.
Лева хрипло засмеялся. И разговор закончился.
– А к тебе часто приезжают? – спросила Тая в другой день, похожий на прочие, как брат-близнец.
Леву тогда уже прооперировали первый раз, и нога лежала зафиксированная в охлаждающем боксе, словно отрезанная и упакованная в мини-холодильник.
– Кто?
– Ну, родные, – Тая замялась. – Семья, там. Девушка. Друзья, может.
Лева дернул здоровой ногой.
– На мою должность особо семейных не берут, – сказал он и не продолжил.
– Прямо вот никого нет? Так не бывает. Что, ответить сложно?
– Без комментариев, – и скорчил смешную рожицу.
Пока Лева лежал в отключке в реанимации, Тая все равно приезжала. Меняла воду в вазе – каждый раз в палате появлялись новые цветы. По их барскому очарованию – розы в тугих бутонах, то красные, то пепельные – Тая узнавала почерк Груни. Хмыкала, но ничего не говорила дома. Саму ее в больницу приводило чувство вины и яростные взгляды отца за столом в гостиной, где он отказывался с ней разговаривать.
За остаток лета и начало осени, пока шел мокрый снег, а на улицах то тут, то там вспыхивали стихийные митинги против новой идеологии зимовья, папа не сказал Тае ни слова. Только один раз, в вечер после возвращения из заброса, он схватил ее за плечи и встряхнул яростно, даже зубы лязгнули.
– Тебя бы там прирезали, идиотка! И по делом тебе было бы! – прорычал он.
Тая подумала – сейчас ударит. Но не ударил, просто ушел в кабинет, шарахнув дверью.
– Мальчик сильно поломался, – громким шепотом сказала Груня. – И виновата в этом ты.
– А нечего было ко мне приставлять мальчика вашего, – вполголоса ответила Тая, психанула и заорала так, чтобы папа в кабинете услышал: – Повернулся на зимовье своем идиотском! Сиди теперь и бойся, что тебя прибьют. А я при чем?
– При том, что ты его дочь, – вздохнула Груня.
После второй операции Лева стал веселей и даже согласился перебрасываться мячиком из разных углов палаты – от окна до постели и обратно. Мячик этот он должен был бесконечно катать сломанной, а теперь собранной заново стопой. Но Таю бесил скрип резины о полимерный пластик гибкого стабилизатора поврежденной ноги, так что она ловко выбивала его из-под медлительного Левы, забирала себе и часами швыряла, стараясь попадать Леве прямо в ладони, все равно вставать за ним приходилось самой.
– Что ты делаешь, когда я тут не торчу?
– Наслаждаюсь тишиной.
– Ужасно остроумно. Я серьезно, чем ты занимаешь дни?
– Работаю, конечно. Почту, знаешь ли, не обязательно сортировать и резюмировать с использованием ног.
– А еще?
– Читаю, например.
– Что именно?
– Это допрос?
– Да.
– Оке-е-ей, вот сейчас «Системные реформы климатического подхода»…
– Скукота. Это тоже работа, невозможно всегда работать. Что ты читаешь, когда не работаешь? Какую-нибудь нудятину, наверное, вроде «Искусства пофигизма»…
– Хорошо, недавно закончил Оруэлла перечитывать.
– Юморист из тебя так себе.
– Серьезно. А сегодня возьмусь за Замятина.
– И зачем тебе антиутопии, друг мой?
– Чтобы быть ко всему готовым.
Мячик выскользнул из рук Таи и запрыгал в сторону пустой кровати.
– Совсем не смешно.
– Я и не смеюсь.
Из больницы Лева переехал к ним домой. Почему не к себе – Тая не спросила. Комнат в квартире, которая никак не становилась похожей на дом, было много, пустовали они практически без дела. Папа торчал в кабинете или в офисе, Груня редко выходила из спальни, Тая пряталась у себя, переводила технические тексты, подсчитывая, сколько заказов нужно закрыть, чтобы съехать отсюда и затеряться где-нибудь в области.