Вещи мертвого человека - стр. 17

Есть что-то, что никогда не меняется.

Иногда – к счастью.

Чаще – к сожалению.

Вот, к примеру – и понимаю, что это глупо, но ничего с собой не могу поделать, – никогда не любил редакционные буфеты, как бы они теперь, в нынешние прогрессивные времена, ни назывались. Хоть «ресторан». Хоть «кафе-бар», как в интересующем нас случае.

В некоторых редакциях в девяностые вообще, говорят, умудрялись устраивать ночные клубы и полулегальные казино, с блэкджеком и шлюхами. Кое-где это даже преподносилось как истинная победа рынка и демократии.

Мне повезло, я сравнительно молодой и эти прекрасные времена почти не застал.

А вы что же, решили, что «демократические» журналистские начальники в те светлые времена от любых других начальников отличались?

Ну-ну.

Опять же, вонять прогорклой кухней бывшим редакционным буфетам, поговаривают, даже клубные блестки не мешали. О-хо-хо-хо-хонюшки, где ж вы, мои сонюшки… Жрите сами эту свою демократию, короче.

Я лучше в стороне постою.

Но сейчас просто выхода другого не было. Главный, пригласивший на разговор, еще не подъехал. А вот я зачем-то приперся сильно заранее, сквозь злой утренний дождь промозглой московской осени.

И теперь страдал.

А тут хоть кофе горячий. Да, стандартный. Да, из кофе-машины, а не из медной турки. Но все равно вкусный.

Да и вискарика могут хорошему человеку плескануть.

Плохому, впрочем, тоже.

Лицензия на алкоголь у них есть, продают свободно, здесь все-таки взрослая редакция, а не образовательное учреждение, господи меня прости. А у меня три дня назад жена упорхнула на неделю в командировку в Италию.

И товарища похоронил.

Ну и, конечно, перебрали слегка.

Главный поймет. Он насчет меня иллюзий уже давно не питает. От словосочетания – вот «совсем никаких»…

Взял у симпатичной блондинистой барменши с цветастыми татухами на предплечьях (да что ж у них за мода-то в этом нынешнем общепите!) двойной эспрессо. Ну, и принципиальный, можно сказать, полтинник какого-то, первого попавшегося, ирландского виски со льдом.

Уселся у окна, выходящего во дворик редакции. Страдать.

Кстати…

Может, я и правильно пораньше пришел. Дома все равно делать особо нечего: животные покормлены, обихожены и спать уложены. А дождь вон за окном все усиливается и усиливается.

Мелкий. Плотный. Косой. Злой.

Безнадежный.

Осенний, короче…

Впрочем, я уже об этом, кажется, говорил.

Лужи под таким дождем морщинистые, грязноватые, мутные, даже чуть пенные по краям.

Графоманские, короче, какие-то лужи, блин.

Скучные, короче, лужи.

Чего уж про людей говорить.

Плестись сквозь него сейчас, после неминуемого разговора с Главным и, почти наверняка, получения от него какого-то важного и финансово-значимого задания, – радости совсем никакой.

А вот виски… Виски можно, пожалуй, и повторить.

Гарик, наш радийщик, возник напротив в своей обычной манере – как всегда, неожиданно и, как всегда, со стаканом виски.

Даже двумя.

Видимо, себе заказывал, заодно и мой прихватил.

Это нормально, кстати. Давно заметил: в любой уважающей себя редакции должен быть свой, очень умный, добрый и оттого вечно печальный армянин.

А лучше двое.

И желательно, чтобы оба в очках…

– Здорово, – говорит, – неожиданная птица счастья и редкий гость. Надо же, какая нежданная красота. Не кто иной, как сам Глеб Борисович Ларин почтил присутствием наши скромные трудовые редакционные будни. И даже, несмотря на уже не раннее утро, еще относительно трезв.