Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - стр. 9
– Представляешь, Терри, последний раз, и то ненадолго, я уезжал отсюда прошлым летом, когда тут жили американцы. Да и то Адела потащила меня в Харрогит. У Дезборо, видите ли, подагра! Я хотел поселиться в клубе, но она считает, что меня нельзя оставлять одного в Лондоне.
– И верно, нельзя.
– Надеюсь! – не без гордости заметил граф.
– Ты там такое вытворял…
– Бывало, бывало. Что с того? Я – в золотой клетке.
– Золотой?
– Если хочешь, в гробнице.
– Бедный старый Шорти! Ты не очень любишь фамильную цитадель?
– Я не люблю, чтобы мной помыкали. «Дай мне шиллинг, милочка!» – «На что?» – «На табак». – «Он не кончился». – «Кончился». – «Вот как? Много куришь». Это меня оскорбляет. Сказать не могу, как я восхищался твоим побегом. Да, ты вырвала клочок свободы. А у меня духа не хватает.
– Надо было вместе сбежать. Играли бы в оперетках, на пару. Старичок и простушка.
– Почему ты вернулась?
– Голод пригнал, мой ангел. Шоу провалилось, больше работы не было. Ты никогда не голодал?
– Неужели ты ничего не ела?
– Ела, один приятель кормил, истинный ягненок. Водил в кафе и рассказывал про свою девицу. Отец отослал его в Англию, чтобы он с ней не виделся. Он американец, но – вот странно! – фамилия у него такая же, как у нас.
– Кобболд?
– Не Шортлендс же!
Графу стало интересно. С некоторых пор это имя запечатлелось в его сердце.
– Хотел бы я знать, связан ли он с моим занудой. Какой-то Элл ери Кобболд все время шлет мне из Нью-Йорка письма и телеграммы. А сегодня он подговорил дружка, чтобы тот позвонил мне пораньше и запел в самое ухо. В семь часов! Ты только подумай. Ровно в семь. Часы над конюшней пробили – и пожалуйста.
– Насколько я понимаю, Стэнвуд – его сын. Он говорил, что они живут в Нью-Йорке или где-то поблизости. Так вот, он меня спас, но я все равно не выдержала.
– Пошла бы еще куда-нибудь. Ты такая красавица!
– Что ты, я ползти не могла. И ждать – тоже.
– Совсем денег не было?
– Совсем.
Лорд Шортлендс с пониманием кивнул.
– То-то и оно. Что ни возьми, нету денег. Вот, скажем, если бы у меня было двести фунтов, я бы женился на миссис Пентер.
– Знаю, она мне говорила.
– Хочет завести кабачок. Отдохнуть от трудов на склоне жизни. Что ж, это понятно. Женщине нужен дом со всеми финтифлюшками. Но мне-то, мне каково? Где я раздобуду деньги? А Спинк не дремлет. У него кое-что есть. Этот Блейр ему сунул фунтов пять, меня чуть не стошнило. А прошлогодние американцы? Тоже, я думаю, озолотили. Да, к цели он ближе.
– Заметь, он играет на скачках.
– Верно. А вдруг много выиграет?
– Миссис Пентер говорит, что он все время проигрывает. Это ей не нравится. Муж должен быть надежным.
– Она сама сказала?
– Да. Я заходила к ней попрощаться и хлопотала за тебя. Ты знаешь, у нее была несчастная любовь. Кто-то ее обманул, и она ищет надежности.
– Хочет прислониться к крепкому стволу?
– Вот именно. Я тебя расписала, но ты ей и так нравишься. «Ваш папаша, – говорит, – не такой красивый, как мистер Спинк, и не такой обходительный, он попроще, зато верный человек».
– Ха!
– Словом, иди вперед. Плюнь ты на эту красоту! Душа, вот что главное, а у тебя ее сколько хочешь. Поверь, мой ангел, ты выиграешь.
Граф был польщен, но не решился отбросить сомнения. Когда живешь так, как он, становишься реалистом.
– Если, – напомнил он, – раздобуду двести фунтов.