Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - стр. 46
– Не стоит, мистер Ворр.
– Вы что ж, за него не выйдете?
– Не выйду.
– Ума у вас нету, дорогуша. А, привет, мистер Кардинел!
– Майк! – вскрикнула Терри.
Огастес глядел на дело своих рук – один глаз закрыт, по щеке расползается пятно, словно пчелы искусали.
– От это да! Виноват, мистер Кардинел. Майк отмахнулся.
– Да ладно, с кем не случается! Где Шорти?
– Собирался лечь, – отвечала Терри. – А почему вы убежали?
– Услышал голос вашей сестры.
– О господи!
– Не беспокойтесь. Я все уладил.
– Как?
– Думать пришлось на месте. Она спросила, что со мной. Так Шорти лег? Это хорошо. Пусть поживет, пока можно. Бедный он, бедный! Сердце кровью обливается.
– Что вы ей сказали?
– Сейчас, сейчас. А вам я сказал, что думать пришлось на месте?
– Да.
– Так вот, я заложил Шорти. Как русский крестьянин, знаете. Бегут за ним волки, он им ребенка и выбросит, все же саням легче. Итак, я сказал вашей сестре, что Шорти напился и бьет окна. «Посмотрите, – говорю, – и мне перепало». Она хотела зайти, но я ее убедил, что с ним справлюсь. Она меня благодарила: «Какое утешение, что вы тут!» И ушла. Что-то вы не радуетесь.
– Шорти жалко.
– Мне, собственно, тоже. Но, как выражается Спинк, омлета в белых перчатках не сделаешь.
– Да, наверное. И вам пришлось думать на месте…
– Именно. А Шорти не рассердится. Он меня похвалит.
– Не очень пылко.
– Может быть, не очень. Но увидит, что иначе я поступить не мог.
– Надеюсь, это его поддержит при беседе с Аделой. А что будем делать с глазом? Его надо промыть.
– Мяса сырого положите, – твердо сказал Огастес. – Пойдите в кладовую, возьмите хороший кусочек. Сразу легче станет.
– Я думаю, вы правы.
– А то! Мясо – его ничем не пробьешь.
– Жестокие забавы старины, – заметил Майк. – «Пробивать мясо». Сколько со мной хлопот!
– Ничего, – ответила Терри и ушла делать доброе дело. Огастес осмотрел глаз и вынес приговор эксперта:
– Фонарь, дорогуша.
– Да, Огастес. А как распух! Вроде свинки.
– И не ко времени. Эти, особы, что они любят? Красоту. Так-то, дорогуша. Пожалеть – пожалеют, а уж любить – не обессудьте. Вот ваша сейчас…
– Я бы сказал «леди Тереза».
– Ладно, леди. Что бишь я? А, помню! Я, значит, ей говорю, чтобы она, эт-та… Ух ты, прям черный! Помню, один со-ци-а-лист тоже мне в глаз заехал, за консервированные взгляды. Так где мы были?
– Не знаю.
– А я знаю. Значит, сказал я вашей…
– Огастес!
– Ничего девица, хо-хо! Как говорится, пупсик.
Майк вздохнул. Ему хотелось обойтись без методов Стэнвуда, но становилось ясно, что других в данном случае нету.