Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - стр. 43
Огастес тем временем бродил по комнате, бормоча: «Значит, от Шортлендс». Потом он опустился в кресло, благодушно бормоча и там, словно попугай, чью клетку накрыли зеленой бязью.
– Сбегайте, Шорти, посмотрите, не у вас ли они, – сказал Майк.
Граф убежал. В библиотеке воцарилась странная тишина. Огастес закончил монолог и сидел, опустив голову. Терри тронула Майка за локоть.
– Майк! – прошептала она.
– Да, моя дорогая?
– Посмотрите, он плачет.
Майк посмотрел. Действительно, из-под очков медленно текли слезы.
– Что случилось, Огастес? – спросил он. Обратившийся медвежатник утер жемчужные капли.
– Про нее вспомнил, дорогуша.
– Про кого?
– Да про нее. Потерял я одну, эт-та, особу… Майк облегченно вздохнул.
– Ничего, – шепнул он Терри. – Впал в сентиментальность.
– Да-а?
– Да. И слава богу, следующая стадия – буйство. Не знал, Огастес, что у вас несчастная любовь. Когда вы в последний раз ее видели?
– Я не видел. Она не пришла.
– Куда?
– Да в эту, ре-гис-тра-туру. Наверное, вы думали, дорогуша, чегой-то он плывет один по, эт-та, морю житейскому. Сейчас скажу. Собирался я жениться, а она не пришла.
– Ай-я-яй!
– То-то и оно.
– Какая жалость, мистер Ворр!
– Пропала, наверное. Я ей про все рассказал, она вроде бы простила, а явился я на Бик-стрит, смотрю – ее нету. Два часа просидел.
– Какой ужас! Что же вы сделали?
– Ну, выпил шипучки, съел сэнгвич с ветчиной… А забыть – не забыл, дорогуша. Прямо вижу ее физиогномию, а сердце-то гложет, будто мыши.
Майк понимающе кивнул.
– Любовь, это вам не сахар. Вот они, женщины. Рыцарственный Огастес с ним не согласился.
– Прям сейчас! Я так думаю, – начал он, допивая crème de menthe, – может, это перст судьбы, а может – и нет. Эти ре-ги-стра-ту-ры есть и на Бик-стрит, и на Мик-стрит, и на Грик-стрит. Трудно ли перепутать? Я пошел на Бик-стрит, а она, значит, на Мик-стрит…
– Или Грик-стрит.
– Ну!
– Что ж вы ее не спросили?
– Опоздал, дорогуша. Целую неделю обижался, а там и подумал: не иначе как не-до-ра-зу-мнение. Пошел к ней, да не застал. Говорят, нету, уехала. Ну, я и сам уехал в Америку с одним джен-тле-ме-ном. Как говорится, пролег меж нами океан.
Воцарилось молчание. Потрясенные Майк и Терри с сочувствием смотрели на Огастеса, тогда как он, если бы не икал, мог бы сойти за статую печали.
Однако вскоре он ожил, словно Галатея.
– А ка-ак она стряпала! – проговорил он. – К примеру, пирог с почками. Одно слово, таял во рту.
– Какой ужас!
– Да, дорогуша.
– Шекспир бы написал неплохую пьесу, – предположил Майк.
– Ну! – согласился Огастес, снимая очки, чтобы утереть новую слезу. Надев их, он печально смотрел на сообщников. – Куда ни глянешь, беда. У вас-то как, мистер Кардинел? Вот с ней, с ней!
Терри залилась краской, что позволило Майку сравнить ее щеки с предвечерним багрянцем на летнем небе, а заодно подумать о том, что бы тут сделал лорд Перси. Ответ не замедлил: он бы сам превратился в розу.
– Переменим тему, – предложил он.
Огастес помрачнел и резко выставил подбородок.
– С чегой-то? – осведомился он – Тему, понимаешь! Будут мне указывать всякие…
Он замешкался, отыскивая mot juste, но тут появился лорд Шортлендс и сообщил, что инструментов нигде нет.
– Каких эт-та ин-скру-ментов?
– Да ваших.
Огастес поджался. Последний глоток crème de menthe переместил его в следующую фазу алкогольной интоксикации, а потому он зорко взглянул на графа.