Великая грешница - стр. 36
– Зело вкусна, зело.
А княжич Василий, расстегнув застежки летнего ездового кафтана на малиновой камке и вдохнув полной грудью легкий упоительный воздух, мечтательно произнес:
– Так бы и пожил здесь недельку.
Широко распахнул кафтан. Кумачовая рубаха, вышитая золотом и шелками, облепила ладное, гибкое тело.
– Лепота!
Сбросил кафтан, и от избытка молодости и силы пробежал несколько шагов и высоко, пружинисто кувыркнулся, ловко приземлившись на крепкие, проворные ноги в сафьяновых сапожках.
– Однако, Василий, – протянул Годунов. – У скоморохов так наловчился?
– Сам, боярин. В своем саду мугреевском. Лет с семи. Еще показать?
– Буде, княжич, – неодобрительно молвил Годунов. – Не дело царскому рынде перед мужиками скоморошить.
– Прости, боярин.
Годунов обернулся к Демше.
– Лихие больше не наведывались?
– Бог миловал, боярин, – отозвался Демша, удивляясь осведомленности Годунова. Откуда он про лихих пронюхал? Никак, княжич рассказал.
А княжич и сам оставался в неведении. Два дня назад дворецкий вызвал его в свои покои и молвил:
– Починок Серебрянку ведаешь?
– Серебрянку?.. Как-то с приказчиком наведывался, боярин.
– С какой стати княжичу по починкам ездить?
– Матушка повелела. Ты, говорит, Василий, каждый свой починок должен оглядеть. Их всего-то у нас три.
– Рачительна твоя мать. И сколь тебе было, Василий?
– Четырнадцать годков.
– Похвально… Покажешь мне сей починок.
– ?
– Не хлопай глазами, рында. И не пытай, для какой надобности.
Ничего не пояснила Василию и мать, коя дала клятву царю, что пока Ксения не окажется на Серебрянке, даже ее дети не должны об этом ведать.
Вопрошающие глаза княжича, кои то и дело останавливались на Григории Годунове, ни сколь не смущали боярина – ни во время пути на починок, ни на самой Серебрянке. Одно лишь сказал:
– Я тоже когда-то любил по своим угодьям ездить.
На прощанье протянул хозяину Серебрянки пять рублей серебром.
– Справный ты мужик, Демша. Купи себе и супруге добрую сряду.
– Благодарствую, боярин.
«Другой бы в ноги упал, а этот лишь в пояс поклонился, – невольно подумалось Годунову.
Княжич надеялся, что Григорий Васильевич на обратном пути все же пояснит свое путешествие на Серебрянку, но тот промолчал.
Царь, чутко выслушав подробный рассказ сродника, молвил:
– Быть посему. Позови мне верховую боярыню.
Глава 13
Загадочное богомолье
На Москве никого не подивила поездка царицы Марьи и ее дочери Ксении на богомолье в Троице-Сергиеву обитель. Озадачило лишь то, что на сей раз поезд царицы был втрое меньше обычного. Рассудили так: царь Борис, сберегая государеву казну, вознамерился отменить пышные выезды.
Еще ночью гудел весь царский терем. Всех на ноги подняли: кравчих, постельниц, ларешниц, мовниц… Казначеи еще загодя поспешали к царицыной Мастерской палате, дабы отрыть кипарисовые сундуки, коробья и ларцы, в коих хранилось выходное да ездовое платье. Открывали с особой предосторожностью, ибо всякое белье оберегалось от порчи, заговора и наговора. Упаси бог, ежели в сундуке или в ларце колдовской корешок окажется. Тогда казначеям – голова с плеч.
Всю ночь челядь не сомкнула глаз в кухонных избах, подвалах и кладовых, откуда собирали в путь-дорогу разные питья и яства. Тут тоже глаз да глаз: все должно быть свежее, не залежалое, отборное: мед, икра черная и красная, квасы и сбитни…