Великая армия Наполеона в Бородинском сражении - стр. 80
Признанным основоположником британской традиции изучения Отечественной войны 1812 г. и Бородина стал другой британец – великий писатель Вальтер Скотт. В июне 1827 г. вышли девять томов его книги «Жизнь Наполеона Бонапарта»[474], вызвавшей бурную, но неоднозначную реакцию в Европе. Г. Гейне прямо обвинил Скотта в том, что «Жизнь Наполеона» была написана исключительно ради заработка: «Будь ты богат, ты не написал бы этой книги…» Но особенно досаждал Скотту неугомонный генерал Гурго, обвинивший писателя в клевете как на Наполеона, так и на самого Гурго. Скотт публично опроверг нападки наполеоновского генерала. Но это Гурго не остановило. Стали поговаривать уже и о предстоящей дуэли, подобно тому, как разрешилась «научная полемика» Гурго с Сегюром. И только угроза Скотта опубликовать во французской печати документы, которые могли бросить тень на самого Гурго, заставила неугомонного французского генерала прекратить свои выступления[475]. В России книга Скотта о Наполеоне сразу вызвала заметный интерес. Вначале «Московский телеграф» опубликовал выдержки из нее, а в начале 1830-х гг. она была полностью переведена на русский язык. События 1812 г. охватывала 9-я часть русского издания[476]. Можно вполне согласиться с российским историком Н. А. Троицким, который, назвав работу Скотта «энциклопедией взглядов английской олигархии на французскую революцию и все ее порождения», вместе с тем обнаружил в ней «и рациональное зерно»[477]. Основными материалами при описании войны 1812 г. стали для Скотта работы Бутурлина и, особенно, Сегюра, вследствие чего автор уделил немало внимания внутренним метаниям Бонапарта, «тому, как здравый ум и хладнокровие императора уступили сильному и пылкому его желанию кончить войну блистательным боем и победою». По мнению Скотта, к Смоленску французская армия «в расстройстве своем походила несколько на пьяного человека, который может еще бежать, но не в состоянии был удержаться на ногах, когда бы он остановился». Численности противоборствующих армий к началу сражения английский писатель определял как равные примерно 120 тыс. каждая (Скотт в данном случае критически подошел к мнению Бутурлина, полагавшему русские силы в 132 тыс., а французские в 190 тыс.). Великая армия состояла из «многонациональных элементов», но это были отборные воины, ветераны. И все же сомнения в своем превосходстве у солдат Великой армии были. Поэтому не случайно, как полагал автор, они «окружили себя окопами». Готовясь к сражению, французы понимали, что «будут истреблены при отступлении», если проиграют сражение. Речь Наполеона к войскам также была «не столь напыщенна», как ранее. Вообще же Наполеон, готовясь к битве, был полон мужества и твердости, даже несмотря на тревожные события в Испании. Остановившись на отказе Наполеона послать вперед гвардию, Скотт заметил, что осуждавшие его приписывали данное решение нездоровью и дурно проведенной ночи, но тайна отказа, по мнению автора, крылась в ответе Наполеона маршалу Бертье: «Если завтра будет другое сражение, то где моя армия?» Французские потери Скотт оценивал в 10 тыс. убитыми и «вдвое больше ранеными», замечая при этом, что русские взяли тысячу пленными, а французы «едва ли вдвое против сего числа». Общий вывод Скотт давал следующий: «…хотя победа осталась на стороне французов, но соперники их могли сказать, что они скорее сами отказались от боя, чем потерпели поражение». После сражения Наполеон пребывал в растерянности, не зная, по какой дороге – Московской или Калужской – отступила русская армия, и это заставило его остаться в Можайске до 12 сентября. Наполеон, получив подкрепления, желал нового сражения, но русские обманули его надежды, снова навязав ему войну на истощение