В той стране - стр. 34

– Чего толочить? – твердо сказала Ольга. – Все обговорено. Живи у дочери.

– Олюшка! – воскликнула баба Куля и рухнула на колени. – Христом Богом тебя молю, не гони!

Ольга растерянно глядела то на свекровь, то на улицу, через забор. Там были люди. И Роза могла скоро вернуться. А нельзя было допускать их встречи. Ольга подошла к старухе, подняла ее и в минуту, пока вела свекровь, а вернее, несла ее к скамейке, почуяла, как легка стала баба Куля, косточки одни. «И вправду, скоро умрет, – кольнула жалость. – Не хватало еще, чтоб здесь, посреди двора».

– Вот он сундук, – заговорила она громко и вроде приветливо. – Все тут целое. Не надо плакать. У дочери тебе хорошо, родная кровь.

Это она для тех говорила, кто на улице стоял, а свекровь поверила ласке.

– Тама меня упрекают, – пожаловалась она. – Говорят, детей не подымала, внуков не нянчила, а пришла доживать.

– Родная дочь, она об тебе позаботится дюжей всех, – не слушая, припевала Ольга. – Сундук весь целый.

– В суд велят подавать. За жизнь, говорят, добра не нажила. Корят.

– Подавайте хоть в три суда. Я – всему хозяйка. А лучше Мария пусть приедет, договоримся. Не обижу, – пообещала Ольга.

Загудела за воротами машина, шофер посигналил.

Ольга заторопилась. Надо было выпроводить гостью, пока дочь не пришла. Сундук она легко подняла да еще прихватила под руку бабу Кулю и потянула ее со двора:

– Пошли, пошли… Шофер ждать не будет.

Машина стояла подле самых ворот. Ольга сундук забросила в кузов, повернулась к кабине и обмерла. То не шофер был из Борисов, это Миша приехал. Миша на своей машине.

– Господи… – охнула она, отпуская свекровь, а та осела на землю.

Михаил как стоял одной ногой на подножке, так и застыл, ничего не понимая. Глаза его округлились, открылся рот. Потом он опомнился, кинулся к бабе Куле, сидящей на земле, и на лавочку ее посадил.

– Вы чего? – спросил он. – Чего вы мне грузите?

– Да вот… – растерянно проговорила Ольга. – Баба Куля уезжает… Провожаю…

– Хорошие проводы… – тихо проговорил Михаил. – А я при чем?

– Тут машина должна была… из Борисов… – заторопилась Ольга. – А тута ты… А мне и в глаза не влезло… Закружилась совсем.

Бабка Чайнуха и мать Солонича – Василиса – вывернулись из-за машины, обе неласковые, постреливая злыми глазами из-под темных платков. Они к бабе Куле подошли, пришлось ее успокаивать:

– Акулина, не горьси…

– Вощаная сделалась…

Бабе Куле и впрямь было нехорошо.

– Воды принеси! – приказали Ольге, а она послушно побежала во двор.

– Чего это? – спросил Михаил. – Поругались, что ли?

Бабка Чайнуха покачала головой, сказала внятно:

– Бесстыжие твои глаза. Не знает он. Да ты же ее гонишь! – шагнула она к Михаилу.

– Окстись, – отступил он.

– Я-то окстюсь, – перекрестилась она. – А ты по бесовой библии живешь. Старуху гонишь, чтобы самому сюда влезть, к этой рахманке, в мужья!

– Ты, бабка, умом рухнулась? У меня – жена, дети.

– А у вас адат такой: жену ли, свекровь – под яры, чтоб не мешали. И венчаться кобелиной свадьбой!

– Бабка, не плети! – Лицо Михаила загорелось алой кровью. – Не плети чего не знаешь!

Выбежала из ворот Ольга с водой, сунула ковшик в руки Василисы. И кинулась на Чайнуху:

– Ты чего устава читаешь?! Кто тебя к моему базу звал?!

– Ты меня не гони! – взбеленилась Чайнуха. – Я тебе не свекровь! Это ты свекровь, какая тебя всю жизнь в сип целовала… Как кошонка со двора!