В той стороне, где жизнь и солнце - стр. 25

Домой уходить не хотелось. Вечер и в самом деле был хорош, и Колька расслабленно думал о том, что надо бы съездить в город, закупить новые стамески, присмотреть подходящие краски и попытаться осилить огонь. Чтобы деревянные язычки пламени руки обжигали, чтобы даже на расстоянии от них тепло чувствовалось. А что он в прошлый раз смастерил, так там даже и духу огневого нет. Так себе, ножом поковырял.

А Настенька все сидела в молчании, и чем-то фигурка ее маленькая на песке тревожила Кольку. То ли он побаивался за нее, то ли ее боялся – не понять. Но он искоса поглядывал на Настеньку, сбивался с мысли и потом долго припоминал, о чем же таком думал.

– Вечер, – наконец сказал Колька, – хороший.

– Да уж куда лучше, – улыбнулась своим мыслям Настенька и вздохнула, и белые косички дрогнули на ее плечах.

– Пошли. Пора и на покой, – не совсем уверенно сказал Колька и принялся закатывать высокие болотные сапоги.

Он шел впереди и нес ведро с карасями, и они легонько плескались в ведре. Настенька светила фонариком и видела, как из-под Колькиных каблуков золотой пылью взвихривался песок, и еще она видела его прямую долговязую фигуру в коротком не по росту пиджачишке.

У самого Колькиного дома навстречу попались сельские девчата. Они плотной кучкой шли по деревянному тротуару, и за их голосами и смехом не слышно было поскрипывания старых досок. Колька и Настенька посторонились, пропуская девчат, и они весело прошли мимо, а перед ними осталась Стеша. Несколько минут они стояли в молчании, а потом Настенька ушла в дом, и там что-то загремело в сенцах, вырвался свет из открытой двери, и все стихло.

– Рыбалил? – спросила Стеша и насмешливо покосилась на ведро.

– По карасям прошелся, – вяло ответил Колька и тряхнул ведром.

– Ночью-то?

– А что, самый клев.

– Прокатил бы на лодке.

– Сейчас?!

Стеша задумалась на минутку, пожала круглыми плечами.

– Сейчас поздно уже, поди и днем время есть?

– Приходи. Я с удовольствием. Мотора мне, что ли, жалко.

– А кто знает? Может быть, и жалеешь для меня.

Колька понимал намеки Стеши и постепенно начинал сердиться. А так как он терпеть не мог каких-то там недомолвок и дипломатий, то вдруг и заговорил решительно:

– Ты, Стеша, ерундой не занимайся. Настя для меня как сестренка. Вас-то пятеро, сестер да братьев, а я один. И ты разную ерунду из головы выбрось. Нам теперь о другом надо думать, а не о ерунде какой-нибудь… Ты за меня-то пойдешь? – заключил Колька совершенно неожиданно для Стеши и тем более для себя.

Стеша в первое мгновение растерялась и испуганно смотрела на Кольку, потом опустила глаза и увидела его подвернутые сапоги, к которым прилипли рыбьи чешуйки, и теперь холодно поблескивали от луны.

– Тю-ю, спятил, что ли? – наконец сказала она, чувствуя, как краска заливает лицо, и часто мигая коротенькими ресничками. – Кто же так предложение делает?

– А я и делаю, кто же еще, – совершенно беспечно ответил Колька, поставил ведро на тротуар и решительно обнял притихшую Стешу. А луна мерцала и вздрагивала в ведре, на дне которого лежали золотистые караси.

V

Прошел еще месяц. На деревенских огородах поднялась зелень, вошла в силу и цвет. Воздух затуманился от этой зелени, обмяк и пьянящим дурманом плыл вечерами над селом.

После работы Колька помог матери выйти на улицу и усадил в кресло, которое специально смастерил для нее. Екатерина Павловна сильно щурилась от солнечного света и растерянно смотрела вокруг себя. Красота земли поражала ее до невозможности, и она всякий день долго привыкала к ней, тревожно перебирая длинными пальцами тесемки своей любимой цветастой кофты.