В той стороне, где жизнь и солнце - стр. 24
Вечером Колька сменил петушка на своей крыше. Прежний был хоть и красавец, с чудесной алой бородой и свесившимся набок гребнем, да новый еще лучше удался. Это был петух воинственной породы, у него одни шпоры чего стоили, а клюв крючком, а осанка и диковатый блеск сощуренного глаза – все в нем было на славу. Да вдобавок отступил Колька от традиции и не стал петушка к коньку приколачивать, а посадил его на вязальную спицу, и петушок теперь крутился во все стороны, словно высматривая своего заклятого врага. Была бы возможность – Колька бы всех петушков по селу сменил. Да больно много их развелось.
Справив это дело, Колька заглянул в дом и весело сказал матери:
– Маманя, а я на речку смотаюсь. Может, карасей на уху натаскаю.
Он быстро прикрепил подвесной мотор к самодельной деревянной лодочке и погнал к Дунькиной протоке, где знал верные места.
Был тихий вечер. Синий такой, с первыми паутинами и бабочками-однодневками. Зелененькие эти существа облепили лодку, садились на удилище и поплавок, мягко тыкались в лицо. Были они прохладными и легкими, и на лице после них оставалась зеленая пыльца.
Выудив с десяток карасей, Колька осторожно побросал их в ведро с водой. Он и еще хотел порыбачить, но необыкновенно густо пошел комар, и Колька поспешно дернул стартер. И сразу же обдало встречным ветром, и комары запоздало бросились в погоню.
– На-ко, выкуси, – беззлобно сказал Колька и из-за острова увидел сельские огни. Раскинулись они вдоль Амура на добрых две версты, но свой домик у самых скал Колька, наверное, и закрыв глаза, нашел бы. Шутка ли, скоро тридцать лет, как он на свете существует и все в этом доме, у этой реки.
С берега, прямо от того места, где он оставлял лодку, кто-то светил фонариком. Свет этот мешал Кольке, он слепил его, и можно было врезаться в сваи, которые остались от прежнего рыбозавода, напротив его дома.
Светила фонариком Настенька. Она сидела на берегу и высоко подняла голову, когда Колька близко подошел к ней и прикрыл ладонью отражатель.
– Ты ездил рыбачить?
Колька убрал руку с фонарика и пошел к лодке. Он почти ничего не чувствовал, а только радовался, что вечер хороший, он наловил карасей и можно будет сварить чудесную уху.
Он взял ведро с карасями, поставил его на берег, а сам присел на нос лодки.
– Ты почему меня не взял? – спросила Настенька и насмешливо добавила: – Ты Стеши боишься?
Что было ей ответить. С самого начала Колька неожиданно усвоил почти отцовский тон по отношению к Настеньке и теперь никак не мог выйти из него, и разговаривал с ней до противного нравоучительно. Колька оправдывал себя тем, что он и действительно почти на десять лет старше Настеньки, но надо было как-то иначе, а у него чуть ли не каждое слово с претензией получалось…
– Не взял потому, – заговорил Колька, – что там комара много, да и дома тебя не было. А Стеши мне нечего бояться, с чего ты взяла?
– Да так. Она меня глазами ест, – Настенька засмеялась, – ты разве не заметил, я с каждым днем все худею, все худею…
– Надо бегать поменьше, а то ведь ты на месте и минуты усидеть не можешь.
– Ему про деньги, а он про кино. – Настенька уронила голову на колени и фонариком что-то чертила на песке.
Самое смешное было в том, что почти все село относилось к Кольке так же, как он теперь к Настеньке. Он еще не помнил случая, чтобы его кто-нибудь Николаем назвал. Даже пацанва, что еще в туалет курить бегает, свободно спрашивала: «Колька, нового петушка покажешь?» И Колька показывал, лазил вместе с мальчишками на крышу, учил владеть лобзиком, держать в руках рубанок.